– Может, поедешь с нами? – голос девушки был неестественно спокоен. – Хорошо, когда рядом есть такой друг, как ты.

– У меня своя дорога. – Освальд развернулся и поехал дальше, стараясь не думать ни о предстоящем одиночестве, ни о нахлынувшем видении, ни о словах Волчьей Сестры, сказанных в лесу. Ни о красивых и бездонных, небесно-голубых глазах юной аристократки из Бретоньера, которые, скорее всего, никогда больше не увидят его.

До Вилленгена охотник добрался быстро. Приключений в пути не случилось, лишь один раз пришлось вступиться за небольшое семейство из матери и трех маленьких детей, добирающихся до раненого отца, лежавшего без денег на постоялом дворе там же, куда ехал он сам. Задумавшие разбойничать малолетки из придорожной деревни быстренько свалили после того, как сломал им пару рук и свернул несколько челюстей.

Довезя семью до места, Освальд остановился поблизости, в точно такой же гостинице, ничем не выделяющейся из десятков, оставленных им позади. В ней умудрился ввязаться в драку, помогая торговцу из белозерской деревеньки у границы Нессара, приехавшему и застрявшему в Вилленгене надолго. Правду сказать, сделал так не без тайной мысли. Пусть хватало денег в кошеле, переданном Хорсой, но сидеть на месте и отдыхать не хотелось. Накатывало, разбивая внутри хрупкое равновесие, которого так долго достигал.

Пить для него никогда не было выходом. Вино, водка, можжевеловка, пиво, заливаемые охотником внутрь, только притупляли боль. Боль от понимания того, что свою судьбу не изменишь. Так и будешь идти по ней дальше, как по разбитой дороге, одной на все направления. Пересекающей горизонт и догоняющей саму себя, замыкаясь на вновь возникающем в голове странном видении. Он не мог и не хотел оставаться таким, каким был так долго, но выхода не было. Освальд умел немногое, и оно не могло закончиться добром.

Потому и была драка, были крики и хрипы, хруст ломаемых костей и звон выбиваемого им голыми руками оружия. Таким немудреным образом про него узнали, и через пару дней поступил заказ: местные торговцы тканями просили защитить их от приезжей банды, задумавшей обосноваться здесь всерьез и надолго. Тем же вечером Освальд отправился на переговоры, намереваясь дать парням время одуматься и не тратить силы понапрасну. Его предупредили о том, что ребята весьма отмороженные и по самое колено деревянные, но Освальд все же решил попробовать. В себе сомневаться не приходилось. В лесу у Оврагов было страшнее и намного серьезнее. Он ошибся.

В себя Освальд, охотник за людьми, человек стали и смерти, пришел лишь через два дня. Спустя неделю, сжав зубы, смог в первый раз и самостоятельно встать на ноги. Купцы дотащили его на разложенных плащах до гостиницы, оставив на брусчатой мостовой переулка пятнадцать остывающих тел. Не то чтобы Освальд переоценил свои силы, просто подготовились беспредельщики основательно и рубаками оказались не в пример лучше, чем последние из тех, с которыми он имел дело.

Еще через несколько дней, уже нормально передвигаясь с помощью костыля, краем уха подслушал последние новости. О прибытии в Вилленген посольства объединенных Бретоньера и Лиможана. Из потока слов о великолепии послов и их свиты, об открывающихся возможностях для торговли и о военной помощи, для которой в Вилленген должен был в ближайшее время войти тяжелый пехотный корпус с приданными кавалерийскими сотнями, он выудил самое главное.

Посольство было отправлено королем объединенных территорий – Жилем де Реном. В груди неожиданно гулко застучало, перед глазами возникли крепостные стены с узкими башнями. Почему казалось, что именно такие были в замке де Брие, неожиданно тонкие, с каменным кружевом, кажущиеся невесомыми? Мир вокруг не рухнул, но на пару минут дыхание перехватило, и голова отказывалась работать.

…На городской площади, между большим собором и ратушей, находился серый каменный столб с навесом. Четырехугольный, бросающийся в глаза и украшенный поверху плохо сохранившимся, но зато постоянно подкрашиваемым городским гербом. На его шершавых и ноздреватых от времени боках постоянно вывешивались куски вощеной кожи, покрытые тщательно выписанными строками и всякого рода картинками. Зеленовато-черные краски, не боящиеся воды, варились на заказ в одной-единственной аптекарской лавке и стоили немало. Все объявления писались в канцелярии бургомистра, и, соответственно, драли за них немилосердно. Специальная мзда называлась маркингом, ведь меньше марки никому платить не доводилось. Зимой и летом, утром и вечером куски выделанной кожи доносили жадному до новостей населению официальные сплетни и слухи. Все распоряжения городского совета, сводки о переменах цен на основные товары, объявления о развлечениях, списки разыскиваемых преступников и все прочее, что возникало в большом и многолюдном городе. Хорошее и правильное изобретение, уже перенимаемое в прочих Вольных городах.

Тут же, у столба, находились безотлучно трое городских стражников, следящих за порядком и за самим столбом, на котором местное хулиганье любило выписывать непристойности, вгонявшие бургомистра в малиновую краску. Стражники стояли под навесом, скучая, позевывая от безделья и почесываясь от одолевающих вшей. Ладно, что хоть навес, под которым можно было укрыться от проливного дождя, зарядившего с утра, постоянно латали. Служба была не самой легкой, спать-то не завалишься, но и не такой уж сложной. Это не на городской стене торчать, прохаживаясь взад-вперед, хоть в зной, хоть в град вперемежку со снегом. А здесь… синекура, одним словом. Стой себе, приглядывая за спокойными горожанами, мелкими нахальными карманниками или очень уж не часто попадающимися буйными гуляками. Сейчас так тем более, с неба лило словно из дырявого корыта. Изредка мимо проходил редкий прохожий, с легкой жалостью поглядывая на тройку с алебардами. Правильно, кому бы хотелось торчать на улице по такой погоде? То-то, что никому.

От непогоды, равно как и от безделья, стражники сообразили на троих и сейчас украдкой потягивали, оглядываясь вокруг, опасаясь проверки. Поэтому, увидев в конце площади хромающего парня с костылем, никто из них не удостоил его лишним взглядом, после того как поняли, что он им и столбу вреда-то точно не причинит. А тот доковылял до столба, постоял, читая, да и пошел назад, куда-то там восвояси.

Освальд хромал, хлюпая жирной грязью. Костыль изредка стучал по остаткам брусчатки. Провощенный плащ, подаренный купцами, не пропускал воды. Но он специально откинул глубокий капюшон, и холодная морось воспользовалась этим на славу. Струйки дождя бежали по шее, скатываясь за воротник теплой рубахи из шерстяного некрашеного полотна. Приходилось мотать головой, когда по отросшим волосам дождь добирался до глаз, мешая смотреть. Охотник старался успеть в гостиницу, понимая, что в случае чего не сможет защитить себя, беспомощный, как слепой котенок. В памяти перекатывались прочитанные строчки:

«Городским советом вольного города Вилленген сказано и установлено:

В ознаменование дружественного союза с его королевской милостью, властителем земель Бретоньер и Лиможан, Жилем де Рен, и учитывая сложившиеся добрососедские отношения, славный и почтенный город Вилленген принимает на себя меры по розыску преступников, посягнувших на власть вышепоименованного величества…»