– Почему вы так считаете, донья Луиза? – Он взял у нее щипцы и положил себе фаршированных орехами фиников.

– О, иногда я с первого взгляда понимаю людей, – беспечно ответила она. – И обладаю… как это вы называете… ясновидением.

Но тут рядом с Луизой появилась донья Бернардина. Несмотря на приветливую улыбку, взгляд оставался холодным и подозрительным. Последовала медленная торжественная тирада.

Робин понял, что от него отделываются. Дуэнья не собирается позволить им тет-а-тет любого рода. Он вежливо кивнул и попытался игнорировать близость Луизы, понимая, что та посмеивается над ним, хотя она, казалось, внимательно прислушивалась к каждому слову дуэньи и даже время от времени переводила одну-две фразы.

Донья Бернардина вроде бы говорила о полевых цветах! Робин ничего не знал о полевых цветах, но что-то бормотал о маргаритках и полевых фиалках, названия которых застряли в памяти с детства. Луиза старательно переводила. Донья Бернардина продолжала перечислять свойства растений.

Робин в отчаянии устремил взор на Пиппу, но та была погружена в беседу с Лайонелом Аштоном. «Хорошо им! – неприязненно подумал он, – Их разговор не имеет ничего общего с цветами!»

Робин не смел взглянуть на Луизу, в полной уверенности, что та искренне забавляется. Ничего, рано или поздно он с ней сочтется.

Спасение явилось в образе слуги, который церемонно распахнул двойные двери, ведущие в просторный обеденный зал. Длинный стол был украшен свечами, цветами и тонким фарфором. Ничего грубого и дешевого в хозяйстве Лайонела Аштона!

– Донья Бернардина просит объяснить, что это ужин в истинно испанском стиле. Так мы едим дома, в Севилье, – предупредила Луиза, садясь за стол. Бернардина, плавно жестикулируя, что-то добавила. Луиза, наклонившись к сидевшей рядом Пиппе, прошептала: – Леди Нилсон, моя дуэнья извиняется за то, что не может вести истинно поучительную беседу, поскольку не говорит на языке гостей. Дуэньи обычно известны своими назидательными беседами.

Пиппа, повернувшись к соседке, заметила веселый блеск глаз, чуть приподнятые уголки губ и не смогла не ответить заговорщической улыбкой. Ответная улыбка Луизы немедленно стала широкой и уверенной. Она напоминала Пиппе себя в молодости, прежде чем мир окрасился в черные тона и на плечи опустилась неподъемная тяжесть. Она вдруг мучительно припомнила то время, когда вместе с Пен вполголоса вела весьма рискованные беседы в обществе. Пен в большинстве случаев старалась ее одернуть, но потом глаза вспыхивали, и она вот так же лукаво усмехалась.

Случайно посмотрев на брата, она была потрясена его пристальным взглядом. Он не отрывал глаз от Луизы, и было в этих глазах что-то такое, чего она никогда раньше не видела. По ее спине прошел озноб, словно перед ней открылся совершенно неожиданный поворот.

Она снова посмотрела на Луизу и заметила, как та подмигнула Робину.

Так что же тут происходит?!

Робин немедленно уставился в тарелку, а Луиза, скромно улыбаясь, поинтересовалась у дуэньи, как готовится стоявшее перед ней блюдо.

Губы Пиппы сложились в безмолвном свисте. Неужели у Лайонела глаз нет? Опасается, что ее разговоры оскорбят скромность испанки, и не замечает, что Луиза втихомолку флиртует с Робином!

А вот дуэнья – дело другое. Она бдительно следит за Луизой и Робином. Неужели уловила, как девица ему подмигивала?! И уж конечно, ощущает грозовую атмосферу комнаты: вот-вот ударит гром, а у Пиппы даже мурашки по телу бегут! Как может Лайонел ничего не заподозрить? И все же он казался совершенно равнодушным: поддерживал светскую беседу о музыке, поэзии, модных танцах. Ответы Луизы были тихими и немного рассеянными. Робин, однако, вел себя как ни в чем не бывало. Пиппа, крайне заинтригованная и искренне веселившаяся, разыгрывала свою роль как по нотам.

Не может быть, чтобы Луиза и Робин встречались прежде! А вдруг это мгновенное притяжение? Почему бы нет? В ней загорелась та же искра при одном взгляде на Лайонела. Так почему не Робин и Луиза? Правда, девушка слишком молода для Робина и из другой страны, со своими обычаями и законами. Вряд ли Робин будет всерьез ухаживать за испанкой. Кроме того, у него уже есть дама. Она в этом убеждена, и никакие его отговорки в расчет не принимаются. Вероятно, одна женщина открыла ему глаза на прелести остальных. А Луиза – действительно красавица. Но тем не менее немного молода для Робина. И уж несомненно, чересчур молода для Лайонела. К тому же она не ощутила особой близости между опекуном и воспитанницей и отметила это с некоторым удовлетворением, заставившим ее задаться вопросом, уж не ревнует ли она. Да, ей было любопытно посмотреть, что делается дома у Лайонела… даже больше, чем просто любопытно. Но слепота Лайонела в отношении той игры, которую ведет Луиза с Робином, – явное доказательство, что у него нет времени замечать свою подопечную или вникать в ее заботы.

И это пренебрежение может оказаться ошибочным. Нет, Робин не позволит себе ничего бесчестного, но если Луиза уже расправила крылья, будет очень трудно их подрезать. Может, стоит предупредить Лайонела? Или он посчитает, что она, пользуясь их близостью, слишком много берет на себя и лезет не в свое дело? Вполне вероятно. Лайонел так сдержан и скрытен, никогда не делится своими тревогами и бедами, хотя не колеблясь приходит к ней на помощь.

Но если их отношения должны развиваться, привести к чему-то, он должен позволить ей участвовать в своей жизни!

Пиппа сама удивилась такому решению. Похоже, она допускает возможность их совместного будущего, что, разумеется, в ее обстоятельствах просто абсурдно.

Будто почувствовав, что именно он является предметом ее размышлений, Лайонел неожиданно повернулся к Пиппе.

– Что вы думаете о нашей сарсуэле, леди Нилсон? – Он показал на блюдо тушеной рыбы, стоявшее перед ней. – Вы почти ничего не едите.

– Очень необычный запах, – пробормотала она, играя вилкой.

Он придвинулся ближе и нанизал на свою вилку кусочек сочного угря.

– Попробуете?

Он поднял вилку, и перед ее глазами блеснул простой золотой перстень-печатка. Пиппа, снимая губами рыбу с острых зубцов, краем сознания отметила, что Лайонел вообще носил очень мало драгоценностей в отличие от большинства его испанских друзей и английских придворных. Сегодня, кроме перстня, на нем было всего лишь одно украшение.

Взор Пиппы обратился на странную брошь в виде змеи из угольно-черного гагата, угнездившуюся в воротнике у самой шеи. Он снова наклонился к ее тарелке, и в свете свечи ярко блеснули бело-голубые алмазы, вставленные в раздвоенный язык рептилии. За ними полыхнули два сверкающих изумруда, вставленные в глазницы.

– Странная брошь, – едва выговорила Пиппа непослушным языком.

Фамильная драгоценность. Думаю, сарсуэла вряд ли вам понравится сегодня. Может, ломтик цыпленка. По-моему, он приготовлен в миндальном молоке. Успокаивает желудок.

Столь прозаическое заявление было вызвано ее минутной слабостью. Странно, как он умеет определить эти моменты, едва она сама успеет их осознать!