На сцене возвышалась трибуна, куда она, видимо, должна была подняться. Туда, где сконцентрировались отрицательные эмоции, выброшенные аудиторией за предыдущий час. Она не встала за трибуну. Ей был нужен контакт, а не барьер. Александра расположилась напротив первого ряда, обворожительно улыбнулась и, зацепившись за доброжелательный взгляд девушки в последнем ряду, начала выступление. И через пять минут почувствовала – барьер упал…

– Ну здорово, молодец, поздравляю! – восхищенно сказал после лекции ожидавший ее у выхода Иван Фомич, выпуская сигаретный дым.

– Вы разве курите? – удивилась Александра.

– Иногда, – смутился он, – не дома, чтобы Стеллу Петровну не расстраивать.

Александра понимающе кивнула, вспомнив строгую супругу Ивана Фомича.

– Мероприятие, можно сказать, прошло на высоком уровне. Пора бы перекусить, – Иван Фомич вопросительно взглянул на подошедшего доктора Али.

– Мне очень понравилось ваше выступление, мадам. Я получил большое удовольствие. Вы просто очаровали… – начал было доктор.

– Спасибо, доктор Али. Вы мне несколько раз очень помогли. – Александра поправила выбившуюся из-под широкой заколки прядь волос и строго сказала, глядя на Ивана Фомича, который, выбросив недокуренную сигарету, стоял, потирал левую сторону груди:

– Восстает, значит, сердце против вас. Подумайте, в чем согрешили?

– Не понял, – Иван Фомич недоуменно поднял брови.

– Видите ли, уважаемый Иван Фомич, – менторским тоном начала пояснения Александра, еще не остывшая после лекции, – древние египтяне, насколько мне известно, считали сердце отдельным от человека существом – неким богом, живущим внутри тела. Само сердце безгрешно и восстает против человека, если перед лицом бога Осириса согрешил он смертными грехами. Выясняется это в ходе психостазии – взвешивания души после смерти, – пояснила она, заметив недоумение на лице слушателя. – На суде Осириса на одну чашу весов кладется сердце умершего, несущее не только следы всего хорошего, доброго, благородного, но также и груз всего плохого и разрушительного, совершенного человеком в земной жизни. На другой же чаше весов лежит перо Маат, великой богини универсальной справедливости и мудрости. Для того чтобы душа умершего могла продолжать путешествие в вечности, его сердце должно быть легче пера Маат. А легким оно может быть лишь тогда, когда чисто и наполнено светом благих деяний на земле, когда свободно от тяжкого груза пороков.

Иван Фомич слушал с напряженным вниманием.

– А если сердце окажется тяжелее пера Маат, – продолжила Александра, – отходит оно в «Обитель сердец», особую часть загробного мира, лишая тем самым человека возможности воскреснуть. Такая кончина называлась «второй смертью», умереть которой было одним из величайших страхов у египтян, – завершила она пояснения, краем глаза заметив почти благоговейный восторг, написанный на лице доктора Али.

– Ну и какие же грехи у них считались смертными? – обеспокоился Иван Фомич. Видимо, тема воскресения была ему не чужда.

– Грехи в «Книге мертвых» перечислены. На Страшном суде Осириса человек должен был иметь право сказать: «Я не крал, не убивал, не лгал, не делал зла, не насильничал, не прелюбодействовал, не гневался, никого не заставлял плакать, был отцом для сирот, мужем для вдов…»

По мере перечисления грехов Иван Фомич, видимо, успевавший их мысленно примерять на себя, заметно расслаблялся.

– А-а-а, так это древние египтяне придумали про грехи? Их, значит, надо благодарить?

Александра кивнула.

– По этому списку я почти праведник. Вроде ни одна статья ко мне не подходит, – облегченно сообщил он. – А вот вас не понимаю. Вы психиатр или египтолог?

– Я человек любознательный, интересующийся. Раз уж попала в Египет, должна обогатить себя знаниями, – скромно пояснила Александра.

– А я думаю, – вступил в беседу доктор Али, – если человечество – дерево, то Египет есть его корень, – с покровительственным, почти отеческим видом оглядел всех.

– А я Египта и не видел-то толком, – посетовал Иван Фомич. – Работы много. Мы вообще-то здесь не экскурсиями занимаемся, а вкалываем, – сжал в кулак согнутую в локте руку, показав, как напряженно все происходит. Нетерпеливо посмотрел на часы. – Где же наша машина? Я хотел еще на полчасика вас в новую Александрийскую библиотеку завезти, будем считать это частью культурной программы. Есть там одна статуя замечательная. Вам интересно будет взглянуть. А после этого у вас, Александра, будет два варианта: первый – поехать со мной. – Выражение лица Ивана Фомича и интонация говорили, что этот вариант он считает единственно правильным. – Мне надо себе купить кое-что, и женщины говорили, здесь есть недорогое место, где тарелками всякими железными дешево отовариться можно на сувениры. Вам это должно быть интересно. А второй, – он чуть поморщился, что означало – вторым вариантом можно пренебречь, – вместе с доктором Али и двумя его коллегами из ваших сегодняшних слушателей закупиться продуктами и ехать к морю, готовить ужин на берегу. Ну что, решили уже? – Нетерпеливо посмотрел на Александру. – Тогда поедем! – Не дожидаясь ответа, легонько обхватил ее за талию, подталкивая к выходу.

– Я с доктором Али поеду! – вывернулась она, потому что не любила, когда навязывают решение. – Им может понадобиться женская помощь при приготовлении ужина, да? – Александра обернулась к стоящему сзади доктору Али.

– Ну, ваше дело, – отступил Иван Фомич. – Я вообще-то хотел как лучше…

Александра хмыкнула.

– Тогда пусть доктор Али и в библиотеку вас завезет статую посмотреть, – окончательно ретировался Иван Фомич.

– Ничего стра-ашного, – протянул араб. – По дороге заедем…

До Александрийской библиотеки, прильнувшей к набережной, доехали минут за десять. Прошли внутрь и спустились вниз по ступенькам в музей.

– Прошу! – Гид, молодой русский парнишка лет двадцати, очевидно, находящийся здесь на практике, распахнул дверь зала, и у Александры перехватило дыхание. Базальтовая статуя прекрасной женщины в блеклых лучах света казалась живой. Чуть колыхалась сотканная резцом древнего мастера тончайшая вуаль прозрачной каменной накидки, обнажавшая прекрасное тело. От едва заметного вздоха словно приподнялась и опустилась грудь. Александра сделала еще шаг и остановилась, наткнувшись на невидимый барьер. Стоп, дальше хода нет, замерла она в благоговейном почтении, не слыша обращавшегося к ней гида, голосов смотрителей музея – никого. Перед ней была вечная красота, вечная женственность, вечная загадка. Нет. Загадку можно разгадать. Статуя хранила в себе божественную тайну – вечную, не разгаданную никем тайну Женщины.

– …не так давно вынули из воды здесь, в Александрии, – донесся откуда-то издалека голос гида. – Здесь же был храм Великой Богини Исиды. Статуя, как говорится,