– А объяснить не пытались? – сочувственно поинтересовалась Александра.

– А-а, – махнул рукой Иван Фомич. – Пытались пару раз. Да только он не верит, бормочет «мишмумкен», что означает «невозможно», и к тому же еще обижается. Говорит: «Я не богатый, чтобы мотор загубить».

Монотонный звук двигателя «тойоты» убаюкивал. Тишину нарушало только негромкое похрапывание борца за национальное достоинство россиян, вольно разметавшегося на заднем сиденье. Александре же не спалось. Она с детства не могла спать в машине, вероятно, боясь пропустить что-нибудь важное по пути. А здесь, не смыкая глаз, следила за дорогой и посматривала на водителя еще и потому, что помнила регулярные сообщения российского телевидения о частых авариях на египетских дорогах. Южная ночь навевала грустные мысли. В этом, вероятно, была виновата и лекция, посвященная первой волне русской эмиграции в Египте, на которую они с Иваном Фомичом поехали после пикника на берегу.

«Что остается после людей? – грустно размышляла она, разглядывая унылый в многовековой неизменности пейзаж, пробегающий за окном машины. – Что осталось после русских, чьи кости лежат в египетской земле? Память? Нет… Или почти нет… Память – привилегия избранных. Хотя что остается от избранных? Надгробья? Памятники? Портреты? Имена на мемориальных досках на домах, где они жили, страдали, радовались, суетились в желании быть замеченными и услышанными? И что окружает их всех теперь? Пустота. Всем душам поровну. Каждой по кусочку пустоты».

Поморгав фарами, их обогнал автомобиль доктора Али, перестроившийся перед ними.

– Доктор Али! – весело ткнул пальцем в лобовое стекло водитель Мохаммед.

– Я вижу, – улыбнулась Александра. – А давайте-ка включим музыку, – протянула водителю магнитофонную кассету.

– Доктор Али дал мадам в машине это слушать? – уточнил водитель.

Она кивнула.

Вечные звезды, рассыпанные по небосклону, вместе с ней вслушивались в древние коптские песнопения.

Почти всю дорогу в поезде из Александрии до Каира Соловьев провел в полудремотном состоянии. Мысли были ленивы и неспешны, под стать мерному постукиванию колес, неторопливому покачиванию вагона и монотонным пейзажам за окном. Хотя он испытывал нетерпение от приближения к неизвестному ожидаемому, но приглушал чувства и эмоции, стараясь аккумулировать силы и энергию, которые вскоре надлежало истратить. Приник к окну только перед Каиром, когда за стеклом поплыли треугольники пирамид…

Номер в скромной каирской гостинице «Аббат» оказался неожиданно дорогим и пыльным. Во всем проглядывала восточная экзотика и та непосредственность, которая поначалу не вызывает раздражения, а воспринимается как нечто естественное и неотъемлемое – подобно яркому солнцу и понурым пальмам, пронзительным призывам муэдзинов к молитве, пряным ароматам, рождавшимся от смешения десятков незнакомых запахов, ящерице, испуганно юркнувшей в щель между шкафом и стеной, несвежему полотенцу, которое «только что постирали!» и песчаной пыли на мебели, потому что «кругом пустыня!». И с этим невозможно поспорить, потому что на западном берегу Нила, за пирамидами, к югу, действительно Ливийская пустыня и море песка.

Отказавшись от обеда, Соловьев вышел на улицу и замер, ошеломленный накатившими на него все еще непривычными звуками и пестротой одежд, среди которых его черный сюртук и высокая шляпа казались нелепыми пришельцами оттуда, где все чопорно, церемонно, серо и буднично. Он перешел улицу и оказался на набережной Нила среди шумных, словоохотливых и приветливых местных жителей и множества жующих морд верблюдов, ослов и лошадей. К нему сразу же подскочил одетый в длинную серую рубаху до пят улыбчивый араб в тюрбане на голове и с радостным возгласом «дахабие!» указал на покачивающуюся на волнах лодку. Он так убедительно говорил и размахивал руками, что уже через минуту Соловьев очутился на фелюге у Мохаммеда, который, ткнув себя пальцем в тощую грудь, несколько раз повторил свое имя, а потом добавил к нему непонятное «марак бе». Соловьев тоже весело ударил себя ладонью по животу и сообщил, что он Владимир.

– Фелад-эмир, – старательно повторил Мохаммед и снова желтозубо заулыбался.

«Ну да, в арабском же нет буквы „В“», – вспомнил Соловьев рассказ антиквара о «тарабарском» языке.

На мачте фелюги заплескался парус, она вырулила на середину огромной реки к таким же остропарусным лодкам и то ли сама поплыла по течению, то ли берег поплыл мимо нее плоскокрышими домами, дворцами, садами и свечами минаретов. Вскоре слева из серо-зеленых пальмовых рощ поднялись пирамиды Гизеха, манившие мнимой близостью и издали не казавшиеся великими.

«Завтра же туда пойду», – решил Соловьев и показал Мохаммеду рукой, чтобы разворачивался обратно…

Настойчивый звонок местного телефона разорвал тишину квартиры.

– Не зайдете? – Голос Ивана Фомича был устало глух. – Я в кабинете.

– Прямо сейчас? – Она посмотрела на часы. Почти двенадцать.

– Мы так работаем, – то ли похвалился, то ли пожаловался он. – Днем отдыхаем, а с семи снова на ногах. Очень много работы. А меня весь день не было из-за этой Александрии. Так зайдете?

Она накинула шаль и спустилась на третий этаж.

Иван Фомич с озабоченным видом сидел за столом, обложенный стопками бумаг. Увидев Александру, радостно поднялся навстречу.

– Ну, Александра, как вам тут у нас работается? – задал он вопрос, явно рассчитывая на похвалу.

– Все нормально, Иван Фомич, спасибо. Я бы только хотела, – она опустилась в кресло, – еще раз попросить: давайте оформим какой-нибудь договор на оплату квартиры. Я не очень уютно себя чувствую. Как приживалка какая-то. И у вас могут быть проблемы – поселили у себя в представительской квартире…

– Именно у себя! – Он постучал концом карандаша по столу. – Пока я здесь, можете жить спокойно. Здесь я решаю все. Никакие бухгалтерии мне не указ! – строго погрозил пальцем в сторону соседнего кабинета.

– Ага, значит, уже есть проблемы? – предположила Александра.

– Ерунда, – Иван Фомич небрежно махнул рукой. – Вот лучше посмотрите наш отчет за прошлый год.

Протянутая папка с завязанными тесемками, с трудом вмещала содержимое.

– Посмотрите, может, посоветуете чего. Мы вкалываем – будь здоров! Нагрузка сумасшедшая! Да еще делегации, то одна, то другая. И все надо на достойном уровне организовать, устроить, проконтролировать, проводить! А нервотрепка какая? Звонят, допустим, говорят, приезжает такой-то, организуйте встречу на высоком уровне. Бегаешь, договариваешься, письма пишешь, согласовываешь с египтянами программу, все сделаешь, а наш человек не приезжает. Нет его, и все тут.