Низкое, свинцово-серое небо давило на плечи. Радостью от обручения обреченного на смерть наследника престола и не пахло. Настроение полностью отсутствовало. Я находился не в том месте, где следовало бы быть. Занимался не тем и тратил время на встречи не с теми людьми…

Карина Петровна Бутковская снимала небольшой домик в Подгорной, не слишком престижной части Барнаула. И хотя и само строение, и дворик смотрелись вполне аккуратно, было заметно, что им недостает хозяйских мужских рук. Ну, знаете, всякие мелочи. Тут забор чуть покосился, там досочка оторвалась. Пространство между жильем и сараями чисто выметено, нет ни былинки лишней, в палисаднике – огромный куст роз, но у ворот валяется здоровенная колода, которую женщины просто не смогли стронуть с места.

Отправил Артемку на разведку. В конце концов, я не арестовывать барышню приехал, а о причинах нелюбви ее брата с горным чиновником побеседовать. И нечего врываться в чужое жилище без приглашения.

Казачок быстро вернулся. Госпожа Бутковская приглашает мое превосходительство в дом. Поплотнее завернулся в плащ, пообещал себе не задерживаться слишком долго и двинул по заботливо выложенной досками тропинке.

Слегка поклонился, снял картуз и передал его Артемке. Денщик тут же вышел в сени. Он умел бороться со своим любопытством, и за это я его уважал.

– Сударыня.

– Здравщтву́йте, ваше превошходите́льство, – забавно подменяя свистящие звуки шипящими и ставя ударение в неправильных местах, ответила молодая… девушка. Прямо скажем, по нынешней моде – не красавица: мала ростом, даже миниатюрна, и с небольшой грудью. Тщательно уложенные в замысловатую прическу каштановые волосы, небольшое, лисье, остренькое личико. Детские, узенькие ладошки и тоненькие руки. Что же такого эдакого Платонов в ней нашел-то? – Вашей милости уповаю. Я еще так молода…

Она вытянула из рукава платочек и потянула его к глазам. Я хмыкнул. «Ты, деточка, еще заплачь», – поддакнул Гера.

Петр Александрович Бутковский, отец Карины, получил дворянское звание за исследования в области медицины. Издал труды, хорошо известные в лекарской среде. Дионисий Михайлович влет назвал три или четыре, но одно – «Душевные болезни, изложенные сообразно началам нынешнего учения психиатрии» – я запомнил. Психотерапевт, психоаналитик, психолог, психиатр – в девятнадцатом веке еще не существовало разделения этих профессий. Психология как наука только зарождается. Моему старому лекарю фамилии Юнга и Фрейда ни о чем не говорили, но работы доктора Бутковского он хвалил.

Карина Петровна была умна и имела представление о человеческой психологии. Во всяком случае, дознаватели так и не смогли обвинить ее в чем-нибудь сколько-нибудь серьезном. Даже несмотря на то, что солдаты нашли в ее доме небольшой госпиталь, где оправлялись от ран бунтовщики. Карбышев даже всерьез предлагал мне взять с собой револьвер…

– Перестаньте, госпожа Бутковская, – может быть, излишне резко выдохнул я. – Я пришел сюда за правдой, а не…

– Отче́го ше не послать полицейских? – криво улыбнулась девушка.

– Я и есть самый главный в губернии полицейский. Что же вам еще? Расскажите, что произошло между вами и господином Платоновым, чтоб я мог решить судьбу вашего брата…

Слезы у нее все-таки полились, и зубы стучали по краю стакана с водой, который немедленно принесла выметнувшаяся откуда-то из глубин дома страшненькая рябая служанка. Пришлось ждать, пока полячка соберется с силами, чтобы говорить членораздельно.

Как я и предполагал, коллежский советник Платонов ее попросту содержал. Со всеми вытекающими, так сказать. А что еще ей оставалось? Работать руками она не умела. В местную больницу, даже сиделкой и даже несмотря на познания в медицине, ее не взяли. А на руках брат – слабоумный калека.

Ни о каких серьезных намерениях речи не шло, и до какого-то времени это всех устраивало. Чиновник пару раз в неделю посещал ссыльную, не забывая оставлять немного денег или чего-то стоящие подарки. Карина откладывала монетки как могла, будучи уверена в недолговечности такой связи, но к моменту, когда все-таки произошел разрыв отношений, скопила не так много.

В августе у одного из чиновников горного правления, кажется бухгалтера Сохинского, случился день рождения. В Барнауле праздновали всегда с размахом, но тут именинник и вовсе расстарался. Море водки, цыгане, музыканты. Приглашены все сколько-нибудь значимые лица города.

Уже ночью кто-то из гостей попенял Платонову, что тот, дескать, так и не похвастался польской любовницей. Хорошенько подвыпивший коллежский секретарь отправил бричку.

– О! Они так говорили со мной, будто я продажная девка, – сверкая глазами от ярости, рассказывала Карина Петровна. – Совали ассигнации и требовали, чтоб я снимала одежду! Хватали…

Она пыталась терпеть. Понимала, что по большому счету заслуживает такого к себе отношения. Терпела и отшучивалась, старалась быть поближе к Платонову, надеясь, что тот ее защитит. Пока не поняла, что он ведет себя точно так же, как другие.

Кончилось развлечение для господ чиновников звонкой пощечиной по чьей-то – она совсем не знала имен местного начальства – физиономии и бегством с этого праздника жизни. Добравшись до дома, она без сил рухнула на кровать и ревела несколько часов подряд. Напуганный глупый маленький брат пытался ее утешать. А на следующий день отправился мстить.

– Прошу вас, ваше превосходительство… – Девушка тихо сползла со стула и встала на колени прямо передо мной. – Я на все готова. Пощадите только моего неразумного брата!

«Давай! – орал внутри мозга Гера. – Ну давай же! Не сиди так!»

Стало жарко. Я нервно дернул непослушные крючки неудобного воротника. Карина, словно только и ожидая этого сигнала, ловкими пальцами вскрыла мой кафтан полностью и взялась за мелкие пуговки на брюках.

– Сейчас, – как-то даже ласково шептала она. – Сейчас, мой хороший…

Сердце давило. Каким-то краешком разума я осознавал, что поступаю неверно. Что желания моего тела постыдны и что я пользуюсь беспомощностью этой несчастной. Но тот, кто во мне сидит, уже успел захватить власть, завалить пышущими голодной яростью гормонами остатки вяло обороняющейся совести. Я потянулся к застежкам ее скромного платья.

Потом, уже загнав удовлетворенного Германа обратно в клетку, лежал, смотрел на худенькое, с выпирающими ребрами, ключицами и тазовыми костями тело Карины и думал. А тема этих размышлений тихонько сопела мне в подмышку.

Господи! Что же я наделал?!

Понятно, что брата этой девчушки с удивительно безволосым телом и угловатой попкой выручить совсем просто. На самом деле достаточно собрать комиссию авторитетных докторов, признающую Яна, как сестра его называла, клиническим идиотом. По законам империи такие люди, буде они совершат что-либо противоправное, подлежат отправке в дом призрения особого, закрытого, словно тюрьма, типа. Другое дело, что в Сибири ни одного такого заведения не существует. Как, впрочем, и на Дальнем Востоке. Что само собой подразумевает разлучение брата с сестрой. И вряд ли именно этого добивается полячка таким экзотическим способом.