Чего ж тут плохого? Здесь, конечно, опера лукавили, потому что были прекрасно осведомлены, кто эти письма Рыбакову сочинял. У них там один старый зэк тянул свой немалый срок за спекуляцию, а поскольку к труду на производстве был не особо годен, оказался приставлен к библиотеке. Он-то как раз и искушал от имени Рыбакова доверчивую Веру Антонову страстными любовными посланиями. А потом её ответы подвергались громкой читке в кругу допущенных в эту тему сидельцев под их весёлое ржание. Какая — никакая, а всё-таки развлекуха. Занятие, с точки зрения тамошних оперов, видимо, не самое опасное. Вот они и смотрели на это дело сквозь пальцы.

— Но, — Савин воздел указующий перст к небу, то есть к потолку, — у Рыбакова была переписка ещё с одной женщиной…

Он сделал паузу, видимо, в расчёте на барабанную дробь, и сообразительный Митрофанов тут же её изобразил ладонями по столу.

— … из Ярославля!

— Что, ещё одна невеста? — поинтересовался я.

— Скорей всего нет, — ответил Савин. — Это какая-то старая знакомая, любовью здесь и не пахнет. Редкие письма, привет — привет, у меня всё нормально. Похоже так, на всякий случай контакт поддерживает.

— Она-то хоть жива, или может тоже — того? — решил уточнить я.

— Да мы уже поинтересовались осторожно через тамошний ЗАГС. По месту жительства никого беспокоить не стали. А вдруг наш клиент там у этой дамы? Так вот — факт смерти не зарегистрирован. Жива, стало быть.

— А кражи квартирные по такой же методе, как у нас, не случались ли?

— Обижаешь, начальник, — вмешался Митрофанов. — Поинтересовались. Только в этом Ярославле сам чёрт ногу сломит. Воруют всё, что плохо лежит, но на серию ничего не смахивает.

Эстафету моего погружения в обстановку принял Савин.

— У нас теперь фото, — начал он загибать пальцы, — словесный портрет, подтверждение татуировки, полные биографические данные, и пальчики нашего клиента. И наш Баранов его уже опознал. По фото, естественно. А чтобы ему легче вспоминалось, перед опознанием Евгений Валентинович провёл с ним разъяснительную работу. После прошлой встречи очень его Баранов уважать стал.

Евгений Валентинович скромно наклонил голову в знак признания своих заслуг.

— А ещё у нас теперь есть некая дама, с которой очень полезно покалякать без привлечения Ярославских коллег. — добавил он.

— Стало быть, поездка неминуема? — проявил я проницательность.

— А как же! — синхронно отозвались сыщики.

Ну что же, раз уж у нас теперь столько фактуры, пора и действительно переходить к активным действиям.

В остаток рабочего дня нам с Митрофановым успели оформить командировочные и даже дали немного денег, начальство заботливо нас проинструктировало и благословило на подвиги.

Билетов на вокзале, конечно, не было, но терять сутки нам не хотелось, и поздно вечером мы нахально забрались в общий вагон московского поезда, светанув удостоверениями и обнадёжив проводницу, что едем до Вологды. Та собралась было робко протестовать, что поезд межобластного значения и по удостоверению — нельзя, но Митрофанов был очень убедителен. Хорошо, когда билеты без мест. Занимай любое, на которое наглости хватит. Никто не скажет, что это его место. Именно об этом я размышлял, робко пристраиваясь шестым на вагонную лавку, и вспоминал о прелестях путешествия в купе категории «СВ», а Женька — ничего, как тут и родился. На подъезде к Вологде он куда-то смылся, а вернувшись, шепнул, что всё нормуль, и до Ярославля проводница к нам приставать с глупыми претензиями не будет.

Так и вышло, да ещё после Вологды народу поубавилось, и мы смогли даже немного вздремнуть, притулившись друг к другу. Но выйдя на перрон в сырое сентябрьское утро подумали, что поезд мог бы прийти и чуть попозже, чтобы высадить нас в более приятной атмосфере.

Мне всегда нравился Ярик, как в последние годы стали его панибратски называть сначала люди помоложе, а за ними и все остальные. Для меня он был как благородный сад, за которым почему-то уже давно перестали ухаживать. Цивилизация и запустение каким-то невероятным образом умудрялись мирно сосуществовать и придавали городу свой шарм, который, подозреваю, был по душе далеко не всем. Даже сегодня, несмотря на сырость, он показался мне каким-то пыльным.

Даму Рыбакова мы решили проведать не дома, а на работе, благо работа эта находилась не у чёрта на куличках, а в поликлинике, неподалёку от места её жительства. Известный нам адрес на второй Бутырской улице был скорей всего частным домом, поскольку не содержал упоминания о квартире, а соваться в частный дом, «не зная броду» — дело неправильное.

Людмила Семибратова оказалась достаточно приятной женщиной чуть за тридцать с усталым, несмотря на ранний час лицом.

— Мы к вам по поводу Рыбакова, — без обиняков заявил Митрофанов, когда мы уединились в каком-то закутке около регистратуры.

А чего ухо вялить, просигнализировал он в ответ на мою недоуменную физиономию. Но и ответ нашей собеседницы оказался хорош, под стать реплике Джексона.

— Так вы же его уже взяли! — с некоторым удивлением произнесла она. — То есть ваши.

Теперь пришёл черёд удивляться нам. Но Митрофанова было этим из колеи не выбить.

— Ну и взяли, — небрежно заявил он. — Теперь вот очередь до вас дошла. В том смысле, что пора вам всё рассказать.

— Да я бы собственными руками его задушила, — устало произнесла женщина. — Всю жизнь мне исковеркал.

— Так зачем же дело встало? — жизнерадостно спросил Митрофанов.

— Так ведь брат он мне вроде как получается. Немного.

Что тут скажешь? Утро началось с сюрпризов.

— Как это, — синхронно удивились мы, — немного брат?

— Да появился он в нашем доме лет десять назад. Спросил меня. А мы дома с мамой вдвоём только и были. Отец к тому времени уже умер. Так вот, вызвал он меня из дома на улицу и говорит, ну здравствуй, сестрёнка. И рассказывает такую историю, что от матери незадолго до её смерти узнал, что отцом его является… И тут он называет фамилию, имя и отчество моего отца. Дескать, время было бурное, суматошное, как же — Победа! Отец с войны возвращался, и тут у них с его матерью скоротечный роман и случился. И было это в Белоруссии, в Полоцке. И неважно, мол, скоротечный или нет, если от него я получился. И в грудь себя тычет, а у самого слёзы на глазах.

Мы с Женькой переглянулись.