что он явно собирался меня об этом спросить, но не успел. Я поднял руку и показал ему на достаточно крупное сферическое зеркало, укрепленное на кронштейне над высоким забором с «колючкой» по верху. Оно было размещено так, чтобы видеть изнутри то, что происходит снаружи за глухой калиткой. Почему я про него догадался? Да очень просто: в более поздние годы там обязательно располагалась бы видеокамера.

То ли зеркало помогло, то ли звонок всё-таки сработал, но нас, наконец, допустили внутрь. Дежурный и впрямь оказался не в восторге от нашего визита — конец рабочего дня всё-таки, так что всякое служебное рвение пора бы уже и приглушить. Он ещё на входе долго и придирчиво проверял наши удостоверения, недоверчиво рассматривая надпись на корочке «Управление внутренних дел Вологодского облисполкома», и, пожалуй, нашёл бы какой-нибудь дурацкий повод, чтобы высказать бессмертное пожелание — приходите завтра. Но мы не зря ведь заранее договорились с местным опером о встрече, туманно пообещав ему много интересного. Так что пришлось нас всё-таки запустить в эту кислую богадельню.

Опером здесь служил весёлый пузан предпенсионного возраста с капитанскими погонами на несвежей рубашке. Он сразу накаламбурил нам кучу баек из жизни «бичей» и прочих других обитателей этого заведения. Последней была история про то, что жена начальника «бродяжника» отказалась ходить со своим благоверным на базар, потому что на каждом углу мерзкие «бомжи» ломали шапки и кланялись своему «шефу», и кроме них — ни одного приличного знакомого.

Посчитав, что протокольная часть этими всесоюзными историями уже достаточно выполнена, мы перешли к делу. Опер тщательно рассмотрел предъявленную ему фотографию Рыбакова, заглянул на обратную сторону, только что на зуб не попробовал. Мы замерли в трепетном ожидании — что нам сейчас этот каламбурист выдаст? А вдруг скажет — нет, и всё сразу станет неопределённым и нисколько не мобилизующим на дальнейшую работу. Но капитан нас не подвёл. Он отложил фотографию и веско сказал:

— Есть такой.

Он справился о чём-то по телефону с дежуркой и сообщил казённым языком, как будто протокол прочитал:

— Попов Иван Петрович, задержан без документов в речном порту нарядом транспортной милиции два дня назад. Доставлен к нам после безуспешных попыток в ЛОВДТ[30] подтвердить его личность.

Капитан победно глянул на нас и изрёк:

— Ну, мы-то его быстренько разъясним. Не таких раскусывали, как миленьких.

Мы лишили его этого удовольствия и вкратце, не раскрывая деталей, поведали о боевом пути товарища и почему он нас интересует. Уяснив ситуацию, капитан пришёл в сильное возбуждение и тут же потянулся к телефону без вертушки, что могло означать только одно — связь с дежуркой.

— А вот мы сейчас и посмотрим, какой он Попов, вот и посмотрим… — приговаривал он плотоядно.

Такая прыть вовсе не входила в наши планы. Надо было сначала почитать его дело, рапорта, объяснения, помозговать хорошенько, а уж потом действовать. И, честно говоря, за нами числился один должок, с которым мы рассчитывали закончить ещё сегодня и обязательно до встречи с нашим клиентом. Этим должком было посещение порта. Именно туда мы и планировали отправиться из райотдела, да только сыщики со своим предложением подбросить до «бродяжника» сбили нам карты. Вдобавок, начинать решительные действия, на ночь глядя, было совсем не оправданно.

Мы попробовали деликатно отвратить нашего весёлого опера от поспешных действий, но тот, видно, уж очень сильно застоялся в бомжацкой кислой рутине и теперь жаждал энергичных действий и великих побед. К тому же наши юные лица и провинциальная приписка (что такое Череповец по сравнению с самим Ярославлем?) побуждали его провести мастер-класс, следуя терминологии из моих поздних времен, показать высший пилотаж, так сказать.

— Сынки, вы ничего не понимаете в «колке дров». Железо надо ковать, не отходя от кассы.

Вот ведь Папановский Лёлик! Весь советский народ напрочь позабыл классическую пословицу про то, как ковать железо, и сплошь и рядом произносит именно эту версию из «Бриллиантовой руки».

— Щас, сынки, старый сыщик покажет вам класс игры на фортепиано! — всё более возбуждался толстопузик.

Он уже дважды употребил это слово — «сынки». А я его с армии не люблю. Хоть у нас в «погранцах» стариковством, как в других войсках, и не пахло, слово это всё равно носило обидный оттенок. А если вспомнить про мой реальный возраст, то и подавно. Но это, конечно, не главное. Главным было другое — требовалось во что бы то ни стало остановить прыть этого застоявшегося коня. Да и глупо получить нашего злодея уже сидящим в кутузке, а потом всё испортить необдуманными действиями. Вот уж теперь-то спешить надо медленно, а гарантии, что после нашего ухода товарищ капитан всё-таки не попробует свои силы в «колке дров», были ничтожны. И я решился. То, что я задумал мне не нравилось, но обстоятельства требовали.

Я добавил в голос металла, а в выражение лица — камня и заговорил казённым голосом:

— Товарищ капитан, вам уже сказано: ничего не предпринимать. Что тут непонятного? Всё, что могли испортить, вы уже испортили.

Хозяин «апартаментов» ошарашенно посмотрел на меня, соображая, как бы ему половчее ответить на такую наглость. А я продолжил:

— Уже двое суток в вашем заведении под чужим именем скрывается матёрый преступник, а у вас не хватило толку хотя бы проинформировать об этом заинтересованные инстанции, если уж не изобличить его во лжи. По сути дела, вы своими неквалифицированными действиями укрываете его от правосудия. А что если бы мы сами на вас не вышли — вы бы его завтра выпустили?

По-прежнему не давая передышки капитану, я вытащил паспорт Рыбакова и небрежно бросил его на стол.

— Вот этот паспорт, настоящий паспорт преступника мы изъяли с коллегой (коллега солидно кивнул) сегодня на хазе (тут мне пришлось сильно постараться, чтобы сохранить серьёзность), где он скрывался последнее время. И это в вашем городе.

Я сделал упор на слове «вашем».

— Почему до сих пор этого не могли сделать вы? Нюх потеряли? Нашу сводную опергруппу возглавляет полковник Семёнов из Главка, из Москвы. Прикажете мне сейчас же доложить о вашем ротозействе?

Товарищ капитан медленно менял выражение лица. В его глазах читался единственный вывод, который он впопыхах смог для себя построить: раз этот молокосос так ведёт себя, это может означать только одно — право имеет. Кто уж он там на самом деле, одному богу ведомо. Стало быть, поосторожней с ними надо, поосторожней.

— Товарищи, товарищи, вы меня не так