Я выбрал себе старенькие лыжи Нинели, которым было, наверное лет двадцать от роду. Короткие, широкие, с лямками и регулируемыми ремнями, которые можно настроить под любую обувь. Рекорд на них не поставишь, но ступать по снегу будет удобно, да и более маневренные они, короткие. Нинель взяла себе лыжи Виталика (полупластик под хороший ботинок с мехом) и заявила, что проводит меня до проспекта. Чтобы не получилось как вчера.

Я не возражал. Нинель будет лучше любого пропуска, сэкономлю время на шараханья от всех встречных, а проспект широкий, там мне будет проще маневрировать.

Сборы были недолгими. Как и вчера, мне дали с собой бутерброды и воду. И ещё Нинель напихала мне в карманы стерильных бинтов. Так, на всякий случай.

Разумно. Почему-то вчера мне это не пришло в голову.

Попрощались с домашними, взяли Шаляпина и пошли.

На окне, как и вчера в это же время, дежурили тенор и пианист. Что ж, уже какое-то постоянство в этом бардаке. Управдом, наверное, график составил.

В этот раз они нас не звали, просто приветственно помахали, а пока мы становились на лыжи, к окну подошёл управдом и развел руками. Жест был вполне понятным: «Что, опять на прогулку?»

Мы в ответ дружно плеснули ручкой, а Нинель вдобавок изобразила размашистый реверанс, с равным успехом могущий означать как «спасибо за внимание», так и «ну вас всех на…».

— Тебе помочь? — Нинель, в два приёма вогнавшая ботинки в крепления, ждала, когда я справлюсь с допотопной конструкцией из лямок и ремней.

— Да нет, я сам… Всё, готово.

— Ляпин, ко мне! Ты чего там опять нашёл? Вот бестолковая псина… Пошли, что ли?

— Пошли…

* * *

По дороге Нинель предложила немного отклониться от маршрута и проведать Катю.

Проведать Катю, значит…

Вчера… Нет, уже позавчера, такое предложение вызвало бы у меня бурю восторга.

А сейчас я смутился, стушевался и вовсе не по-гусарски промямлил:

— Думаешь… Гхм-кхм… Думаешь, стоит?

— Ой, ну надо же, засмущался! — Нинель влёт раскусила мои рефлексии. — Неудобно, да?

— Понимаешь… Как тебе сказать…

— Да понимаю, понимаю. — Нинель ехидно хмыкнула. — Знакомимся с одной, любовь, планы, всё такое… Потом спим с другой. А потом с этой другой идём к первой в гости… Ага?

— Ну в общем — да, примерно так.

— То есть ты теперь с Катькой вообще ничего не планируешь?

Я смутился и взял паузу.

Вообще-то, я планирую как можно быстрее убраться из этого города. Это главное. Мне сейчас вообще не до амуров. Но как об этом сказать, чтобы не выглядеть полным свинтусом?

— Пожалуй… нет. Да, определенно, сейчас уже — нет.

Нинель тотчас же истолковала моё смущение в свою пользу: приосанилась, приятно порозовела и окатила меня волной искрящейся чувственности. И с минуту шла молча, с затуманенным взором, словно бы купаясь в каких-то своих грёзах.

Нет, ну надо же! Кругом хаос, мир рушится, а женщина всё равно думает о своём…

— Ну ты не переживай, — успокоила меня Нинель, вволю насладившись своим видением перспективы наших отношений. — Мы ненадолго.

— Ммм…

— Да мы даже заходить не будем! «Привет-привет» и дальше.

— А зачем вообще идти туда?

— Да что-то неспокойно на душе. Обычно она по пять раз на дню заскакивает, поболтать, чайку попить, а тут за сутки — ни слуху ни духу. А время такое, сам понимаешь…

— Понимаю.

* * *

Штаб в Катином доме являл собой некоторое исключение по сравнению с другими самодеятельными очагами общественного бдения. Напомню, здесь были застеклённые лоджии. Справа от подъезда на втором этаже из лоджии торчала труба и легонько дымила. Рядом с трубой была приоткрыта рама, виднелись два лица и тоже дымили, пожалуй, не хуже трубы.

Наше появление не оставили без внимания. Когда мы поднялись на второй этаж, на площадке нас поджидал мужичок-боровичок лет под сорок, невысокий, крепенький, голубоглазый и светловолосый, чем-то даже напоминающий моего недруга Никиту. Я невольно вздрогнул, не родственник ли (хм… как-то сразу засаднили скула и шов над глазом, такая непроизвольная ментальная передача), но когда мы поравнялись, увидел, что у него пустой левый рукав, и догадался: так это, наверное, отец Дениса, тот самый инвалид-ветеран!

— О! Однажды лебедь раком щуку! — вроде как поздоровалась Нинель.

— К Катюхе? — Мужчина кивнул на дверь квартиры напротив.

— Угу.

— Потом зайди к нам, дело есть.

— На миллион?

— Ну да, типа того. Дело важное, тебе тоже будет польза.

— Лады.

— А это кто? — мужичок бесцеремонно ткнул в меня пальцем.

— Это Сашка, наша московская родня, — привычно соврала Нинель.

— Понял. — Мужичок кивнул и скрылся за дверью своей квартиры.

— Ваня Щукин, — задним числом сообщила Нинель, деловито барабаня в дверь Катиной квартиры. — Ветеран. Инвалид. Хороший мужик.

— Это отец Дениса?

— Он самый.

— Ясно… Слушай, а почему ты всем представляешь меня «московской роднёй»?

— А как тебя представить? — боевито подбоченилась Нинель. — «Это Сашка, мой персональный ё…рь»?

— Нет, но… Гхм… Можно было бы как-то корректно обозначить наши отношения… Мы люди взрослые, независимые…

— Извини, не могу, — отрезала Нинель. — Я девушка порядочная, пока точно не определимся, никаких «отношений». А то — мало ли? А мне тут ещё замуж выходить…

Нам никто не открыл. Безрезультатно постучав минут пять, мы бросили это неблагодарное занятие и зашли в квартиру напротив.

Вот это был штаб так штаб, не сравнить с жалкими потугами в Уютном Местечке, с тщедушной парочкой «тенор-пианист» под управлением либерального управдом, который никого не может заставить шевелиться (трубу «буржуйки» они так в окно и не вывели, про общественную уборную даже и не вспоминаю).

В трёхкомнатной квартире сгруппировались разом три или даже четыре семьи: пока мы там были, я насчитал человек двадцать. Здесь было шумно, весело, тепло и дымно. Курили на лоджии, но всё равно в квартиру затягивало прилично, так что повсеместно воняло табаком и печным дымом.

Молодёжь как таковая отсутствовала, было несколько стариков, детишки от пяти до двенадцати и мужчины и женщины от сорока до пятидесяти.

Публика не скучала. На кухне немаленькая компания пила чай и оживлённо галдела. В гостиной, где стояла «буржуйка», пронзающая трубой сразу два стекла (окно и лоджию), лихая пятёрка стариков азартно резалась в «дурака», все прочие следили за ходом игры и давали советы. Старики живо огрызались и костерили советчиков на чём свет стоит, было шумно. В другом углу дети повзрослее играли на ковре в лото, а те, что помладше, затаив дыхание, следили за волшебной кистью мастера-живописца. Вернее, за карандашом они следили, и вы, наверное, уже догадались, что это Денис рисовал обстановку, подробно комментируя каждую деталь, а детишки наперебой задавали вопросы и предлагали свои варианты решения недетских проблем: