– Ну, если гении и аристократы, тогда, конечно… утром выпью, ночью-то зачем мне вдохновение, ночью другое надо!.. – Он по-свойски ткнул меня локтем под ребра, призывая посмеяться над собственной шуткой, но я лишь кисло улыбнулась в ответ, наблюдая, как веки его стремительно тяжелели, видимо, режиссер окончательно опьянел. – Ладно, упакуй нам… да смотри, чтоб все в ажуре, – запинаясь, распорядился Всеволод, откидываясь на спинку стула.

– Будет сделано! – И официант поспешил исполнить пожелание знаменитости.

Появление официанта с презентованной бутылкой сразу же навело меня на подозрения, но открыто их высказывать я не могла. Бутылку с остатками я взяла под свой контроль, намереваясь завтра утром передать ее майору Василию Авдеевичу на экспертизу, уж очень странным был этот личный подарок. А ведь тот, кто послал бутылку, похоже, очень хорошо знает режиссера, особенно о его тщеславии и о том, что он ни в коем случае не станет делиться, едва прочтет про вдохновение. Все, что связано с искусством кино, как я успела подметить, было для Остроликого свято, и он с жадностью относился к своему успеху. Все это усиливало мои подозрения о том, что злоумышленник кто-то из окружения режиссера, слишком хорошо он осведомлен о пристрастиях жертвы, о заведенных им порядках на съемочной площадке и о взаимоотношениях всех участников съемочного процесса.

Пожалуй, никто, кроме меня, не придал инциденту с бутылкой особого значения, видимо, подобные презенты и ситуации в актерской братии не редкость. После мирного тройственного союза посередине танцпола, вернувшись за стол, поклонницы Полоцкого неожиданно сцепились в словесной перепалке, которая стремительно перерастала в драку.

– Что значит не мешай?! Что значит иди домой?! – взвилась Катя, схватив Машу за волосы и дернув с такой силой, что лицо девушки ткнулось в недоеденный салат. В ответ она, не вставая со стула, резко двинула гримершу кулаком в глаз. Катя отшатнулась и волосы соперницы отпустила. Девушки, грозно сопя, уставились друг на друга, но ни одна не спешила продолжить схватку.

– А то и значит, пора бай-бай деткам! Отвянь, у нас с Максиком еще планы! – в тон Кате парировала Маша, вытирая щеки. Она ухватила руку Полоцкого и страстно прижала ее к своей внушительной груди, видимо, как самый весомый аргумент. Максим аккуратно высвободился из цепких пальчиков ассистентки, однако отходить не спешил, откровенно забавляясь сценкой.

– А как же я? – недоумевала Катя. – Я же тебе нравлюсь?! – решила она уточнить, с детской наивностью в глазах глядя на эффектного актера.

– Нравишься, мне все нравятся, – не стал тянуть с ответом он, – а особенно вот эта неприступная леди, – неожиданно кивнул он в мою сторону, и хоть рот его по-прежнему был растянут в улыбке, глаза вдруг посерьезнели, и в них застыл немой вопрос, который я легко распознала, но отвечать не торопилась, негодуя оттого, что этот красавчик своим признанием втянул меня в самую гущу бабских разборок, к тому же еще превратив мою союзницу Машу во врага. В том, что больше я не услышу ни одной сплетни, можно было не сомневаться. Обретя в моем лице неожиданную преграду к сердцу, вернее, телу Полоцкого, девицы, позабыв о ссоре, разом повернулись в мою сторону и одинаково зловеще зашипели.

– Ах, вот оно как?! – недобро процедила Маша, опираясь нетвердой рукой на шаткое подспорье из острого плеча Екатерины. – Значит, мы ему не нравимся?! – уточнила она, испепеляя меня взором.

– Нравитесь, по-моему, он именно так сказал… – миролюбиво вставила я, хотя, конечно, не из страха, а лишь потому, что считала себя выше бабских разборок. – Не правда ли, Максим? – с нажимом осведомилась я.

– Конечно, – поспешил согласиться он, видимо, догадавшись, что его неожиданное признание грозит мне кое-какими неприятностями.

– А раз так, то, по сложившейся традиции, кто даму, то есть дам поил, тот их и домой провожает, – подвела итог я.

– Так ты на него не претендуешь? – удивленно протянула Катя, словно речь шла о дефицитном товаре.

– По-моему, я уже все сказала… – туманно протянула я, решив не конкретизировать, понимая, что мой публичный отказ может ранить самолюбие Максима, а мне совершенно не хотелось наживать врагов на съемочной площадке.

– Ну, что ж, – сказал Полоцкий, – кто со мной в автобус? – Он распахнул объятия, заманивая в них подвыпивших девиц. – Я все понял, – бросил он мне на прощание, заговорщицки подмигнув.

– Пока, Женечка, завтра поболтаем! – совершенно беззлобно попрощалась Маша, мигом растаяв, перестав видеть во мне соперницу. Я коротко улыбнулась в ответ, мысленно похвалив себя за чудеса дипломатии, которые мне удалось проявить только что.

Остроликий пьяно дремал на стуле, я сделала знак охраннику Глебу подавать машину. Все остальные участники вечеринки загрузились в автобус. В отеле номер нам открыла Елизавета Ричардовна, скорбно поджав губы, она с немым укором в глазах пронаблюдала, как Глеб укладывает спящего режиссера на диван, и, не обронив ни звука, сразу же захлопнула дверь, едва это дело было завершено. Однако меня короткая встреча с супругой Всеволода у двери навела на некоторые размышления. По крайней мере, было странным застать эту почтенную даму в третьем часу ночи при полном параде, в макияже. Я также успела заметить, что сумочку она держала в руках, словно зашла в отель за мгновение до нас.

Я поспешила к себе, чтобы просмотреть запись с камер наблюдения и выяснить, чем занималась Елизавета Ричардовна вечером. Платье на ней было не то, в котором она присутствовала на съемочной площадке, а это значит, что она заезжала как минимум переодеться.

Мои предположения оказались верны. Судя по часам, мерцающим в углу экрана, Елизавета в гостиницу заскочила ненадолго. Какое-то время она то и дело набирала чей-то номер, но абонент не спешил ей отвечать. Она злилась и нервничала, так продолжалось около получаса, наконец, экран мобильного засветился, взбудораженный сигналом вызова, Елизавета метнулась к трубке, и раздражение стало сползать с лица, зато выражение удовольствия, удовлетворения проступало все отчетливей, по мере разговора. К сожалению, сама она говорила мало, только «да» и «конечно», потом, выкрикнув «уже лечу», нажала на отбой и умчалась в ванную прихорашиваться, зажав в руке вешалку как раз с тем платьем, в котором она и встретила нас на пороге номера. В том, что она торопилась не к супругу, было понятно и так, в ресторане она не появлялась, но вот к кому, этот вопрос интересовал меня все сильней. Просматривая запись, я поняла, что мне придется вплотную заняться ее мобильным телефоном, в котором, как я надеялась, можно было получить информацию, способную приоткрыть завесу тайны, что окутывала личность супруги режиссера, и сделать это надо немедленно, чтобы определить первоочередные задачи на следующий день.

Окно моего номера соседствовало с балконом спальни, где прочно обосновалась Елизавета Ричардовна. Я облачилась в тонкий трикотажный комбинезон и заняла выжидательную позицию, неотрывно следя за картинкой с камеры. Елизавета на этот раз пребывала в умиротворенном настроении. С мечтательной улыбкой на устах она направилась в ванную, из которой вернулась в кружевном пеньюаре и уже без макияжа. Лениво пощелкав пультом и не заинтересовавшись ни одной из программ, что предлагало ночное телевидение, она откинулась на подушки и закрыла глаза. Я подождала какое-то время, пока она не заснет. Прежде чем пуститься в рискованное путешествие, я решила провести эксперимент и, убедившись, что под окнами никого нет, швырнула стеклянный стакан на асфальт. Хлопок от удара необычайно звонко разорвал глубокую тишину ночи, однако даже ресницы не затрепетали на смеженных веках Елизаветы. Переждав возмущенное бормотание администратора под окнами и шумную возню дежурной горничной, сметающей осколки, я приступила к действиям.