– Ну отчего ты такая холодная? Давай я укрою тебя одеялом и обниму покрепче, ты и согреешься.

Он так и сделал. Обложив ее пуховым одеялом, он лег сзади и крепко обнял. Прошло несколько минут. Даже сквозь толстое одеяло он ощущал волнительные обнаженные полусферы ее молочно-белых ягодиц. Его вновь охватило всесокрушающее желание – фаллос напрягся еще сильнее.

– Нет, я больше не могу!

Он откинул одеяло и перевернул ее на спину. Русалка с готовностью поддалась навстречу, мягко разведя стройные ноги. Жадные губы коснулись упругих сосков, руки с силой раздвинули бедра еще шире. Из груди русалки вырвался сладострастный стон. Как только он вошел в нее, ему тут же стало не по себе… Его каменная плоть, ожидавшая привычного теплого, упругого сжатия и горячего, жадного скольжения ощутила… А, впрочем, Владимир ничего не ощутил, кроме обволакивающего мягкого холода. Ему казалось, что член погрузился в сосуд, полный холодной воды. Сделав несколько движений, он остановился, а верный каменный друг вдруг обмяк, скукожился и выпал со странным хлюпающим звуком.

«Черт возьми, так дело не пойдет. У Глаши все всегда было настолько горячо и узко, что мой жезл скользил в ней, словно раскаленный поршень», – подумал он удрученно.

В лице водной девы что-то переменилось: она с тревогой смотрела на возлюбленного, ее бедра продолжали совершать поступательные движения, холодные пальцы впивались в его горячую спину. Владимир резко встал.

– Глаша, а ты всегда такая холодная?

– Володя, ну что ты заладил: холодная, да холодная. У меня такое горячее сердце…

– Сердце-то да… Но там я не ощущаю привычного тепла.

– Любимый, ну хочешь, я пойду к огню и погреюсь чуток? Погоди, я сейчас спущусь на первый этаж к твоему камину и погреюсь возле него.

Она вскочила с постели и стремительно побежала вниз – по деревянным ступеням дробью простучали ее босые пятки. Владимир накинул на себя шелковый халат и медленно спустился вслед за ней.

Камин, как ни странно, зажегся сам по себе. Стоя спиной и оттопырив упругий зад, русалка Глаша грела свое драгоценное тело. Она поворачивалась то передом, то задом, подходя к пламени так близко, что казалось, могут вспыхнуть ее золотистые волосы.

– Глаша, будь осторожней! Ты можешь обжечься.

– Володенька, я готова сгореть в пламени, лишь бы ты был доволен, – тихо молвила она, глаза блеснули лихорадочным огнем.

Через несколько минут, она крикнула:

– Подойди, потрогай, какая я горячая!

Владимир подошел к ней и взял за плечи – нежная кожа была не только горячей, но и слишком сухой.

– Не надо, милая. Это, наверное, вредно для твоего здоровья. – Он подхватил ее на руки и потащил в спальню.

Она все еще была горяча, и даже когда он повторил попытку, лепестки нежной плоти, встретив его фаллос, показались ему намного теплее, чем в первый раз. Но после нескольких движений, кончик возбужденного жезла снова ощутил ледяной холод.

«Черт побери, я что так и буду ее постоянно подогревать, словно повар котлету?! – подумал он с отчаянием. – Неужели старый ученый сухарь был прав? У меня и вправду появилось ощущение, что я творю любовь с хладным трупом утопленницы».

Русалка будто прочитала его мысли. Она сама отстранилась, белая щека уткнулась в подушку, плечи затряслись от плача.

– Ну, не надо, Глашенька, успокойся… – уговаривал ее обескураженный любовник.

– Давай займемся этим прямо на полу возле камина, – предложила она.

Они снова спустились вниз. Владимир вновь возбудился, глядя на ее обнаженный спелый зад, она подставила его близко к огню, выгнув узкую спину. И вновь он попытался овладеть ею. Его фаллос и тестикулы болели от многочисленных попыток. Но и в этот раз ничего не получилось – мертвящий холод обволакивал каменную плоть, делая ее мягкой и безжизненной… Такими же холодными были и губы водяной девы, все ее тело не содержало и капли человеческого тепла.

Владимир поднялся с колен. Он был расстроен настолько, что не мог даже говорить.

«Я бы сейчас с удовольствием проткнул даже белку Софи – лишь бы она была теплокровной. Хоть в бордель иди… Должны же здесь быть бордели?» – с отчаянием размышлял он.

Русалка лежала на полу возле камина, сжавшись в комочек, и беззвучно плакала. Затем она порывисто встала и гневно посмотрела на Владимира.

– Как же так, ведь мои родные сестры творят любовь с сатирами. И те никогда не жаловались на хладность их плоти?! – спросила она, сверкая потемневшими очами, – отчего же ты находишь меня холодной?

– И вправду, отчего? – Владимир крепко задумался, – действительно, козлоногие с удовольствием совокупляются и с нимфами и с русалками… Я, право, не знаю почему?

Он протянул руку к ее щеке, но русалка дернулась и гордо приподняла подбородок.

«Как она похожа на Глафиру Сергеевну. Та также злилась, когда я привел ее на оргию в баню. Тот же гневный, полный достоинства взгляд! Господи, как я хочу ее! И отчего я не могу это сделать?»

Русалка всплеснула белыми полными ручками и побежала по ступеням вверх. Он услышал, как хлопнула дверь, и полилась вода. Владимир медленно поднялся за ней и зашел в уборную. Русалка сидела в воде по самые плечи и тяжело дышала.

– Глашенька, тебе нужна вода… Я – эгоист.

– Не называй меня так. Я – не она. Я совсем не она… Правду сказал твой чертов немец. Я – амфибия. Я – не человек, – лицо скривилось от плача.

Она ударила по воде руками, посеяв веер брызг, и опустилась с головой в воду. Владимир поднялся по деревянным ступеням и присел на край ванны. Она лежала на самом дне, вытянувшись в струну: синие глазищи были широко раскрыты. И даже сквозь толщу воды ему показалось: она плачет. Вокруг прекрасного лица вздымались русые локоны. Затем она приподнялась и села.

– Сатиры и русалки могут любить друг друга и даже производить иногда потомство… Сатиры могут спариваться со всеми, даже с людьми, но русалки не могут заниматься любовью с людьми. Мы разной крови… А я полюбила тебя и попыталась обмануть природу. Прости меня, любимый. Я не смогу стать тебе настоящей женой.

Владимир наклонился и поцеловал ее в холодный лоб.

– Ты искупалась, моя прекрасная наяда?

– Да…

– Пойдем, пока у тебя есть настоящие, живые и самые прекрасные в мире ножки, я отнесу тебя в постель, обниму крепко-накрепко, и мы просто уснем.

Она тихо улыбнулась и, словно Афродита, взлетела на поверхность воды, вода опала вниз бурлящей, розоватой пеной. Он снова подхватил ее на руки и бережно отнес на кровать. Заботливые руки укрыли прохладное тело. Он лег рядом и обнял прекрасную наяду, через минуту им овладел глубокий и безрадостный сон.

* * *

– Да, хорош! И кто же тебя так разукрасил? – прозвучал сквозь сон голос Виктора.