– Конечно, черт дери, – ответил я.При мысли о пиве мне вспомнилась та весна, когда мы дошли по горной тропе доБэн-де-Альес, и как мы состязались, кто больше выпьет пива, и как теленок, которыйбыл призом, никому из нас не достался, а домой мы возвращались ночью, в обходгоры, и луга, поросшие нарциссами, заливал лунный свет, и мы были пьяны ирассуждали о том, как описать эту лунную бледность и коричневое пиво, усевшисьза деревянные столы под зелеными побегами глицинии в Эгле, после того какпересекли долину, где ловили рыбу, и конские каштаны стояли в цвету, и мы сЧинком снова говорили о литературе и о том, можно ли сравнить их с восковымиканделябрами. Черт возьми, вот это была литературная болтовня; в те времена,сразу после войны, мы только и думали о литературе, а потом мы пилипревосходное пиво у Липпа в полночь после споров в «Маскар-Леду» возле цирка, ив «Рути-Леду», и после всякой большой словесной драки, охрипшие и все еще слишкомвзволнованные, чтобы лечь спать; но больше всего пива тогда, сразу после войны,мы выпили с Чинком в горах. Флаги для стрелков, скалы для альпинистов, а дляанглийских поэтов – пиво, причем для меня самое крепкое. Помню, как Чинкцитировал Роберта Грейвса. Мы исчерпали одни страны и отправились в другие, нопиво везде оставалось настоящим чудом. И Дед тоже знал это. Я понял это по егоглазам еще в первый раз, когда он следил, как я пью.

– Пива, – сказал М`Кола. Он открылбутылку, а я глядел на эти места, похожие на заповедник, и чувствовал жарнагретого мотора у себя под ногами, и вандеробо-масай, как всегда, пыжился уменя за спиной, а Камау вглядывался в следы колес на зеленом дерне, и я высунулноги в сапогах наружу, чтобы они немного остыли, выпил пиво и пожалел, что сомной нет старины Чинка, капитана Эрика Эдварда Дормана Смита, кавалера Военногокреста из пятого стрелкового полка его величества. Будь он здесь, мы бы с нимпоговорили о том, как описать эти места, похожие на олений заповедник, и достаточноли просто назвать их оленьим заповедником. Старик и Чинк очень похожи. Старикстарше и терпимей для своих лет, а компания у нас почти такая же. У Старика яучусь, с Чинком же мы вместе открыли для себя немалую часть мира, а потомдороги наши разошлись.

Но каков этот проклятый черный самец. Надобыло мне его уложить, он же бежал, когда я выстрелил. Тут впору было попастьхоть куда-нибудь, ведь вьцелить его как следует я не мог. Ну ладно, черт тебяпобери, а как же тогда самка, в которую ты промазал дважды, стреляя лежа, хотяона стояла к тебе боком? Она тоже бежала? Нет. Если б я накануне выспался, тоне промахнулся бы. А если б протер замасленный ствол ружья, первый выстрел непришелся бы слишком высоко. Тогда я не взял бы ниже во второй раз и пуля не пролетелабы у нее под брюхом. Нет, сукин ты сын, если ты чего-то стоишь, стало быть, самво всем виноват. Я воображал, что великолепно стреляю из дробовика, хотя этосовсем не так, выбросил на ветер кучу денег, чтобы поддержать в себе этомнение, и все же, оценивая себя холодно и беспристрастно, я знал, что умеюстрелять из винтовки крупную дичь не хуже всякого другого. Провалиться мне,если это не так. И что же? Я прострелил брюхо черному самцу и упустил его.Такой ли уж я хороший стрелок, каким себя считаю? Конечно. Тогда почему япромазал по той самке? А, черт, со всяким может случиться. Но тут не былоникаких причин. Да кто ты такой, дьявол тебя возьми? Голос моей совести?Слушай, у меня совесть чиста. Провалиться мне, я знаю, чего стою, и знаю, начто я способен. Если б мне не пришлось тащиться в такую даль, у меня был бысамец черной антилопы. Я же знаю, что Римлянин настоящий охотник. И там былоеще одно стадо. Почему я пробыл там всего один вечер? Разве так охотятся? Нет,к дьяволу. Вот когда-нибудь я разживусь деньгами, и мы вернемся сюда, доедем нагрузовиках до деревни Деда, наймем носильщиков, так что не надо будетбеспокоиться об этой вонючей машине, потом носильщиков отошлем назад, станемлагерем в лесу у ручья выше деревни Римлянина и будем жить и охотиться в этихместах не спеша, каждый день ходить на охоту, а иногда я буду устраиватьпередышку и писать неделю, или полдня, или через день и изучу то место, какизучил места вокруг озера, куда нас привели. Я увижу, как живут и пасутсябуйволы, а когда слоны пойдут через холмы, мы станем смотреть, как они ломаютветки, и мне не нужно будет стрелять, я буду просто лежать на палых листьях иглядеть, как щиплют траву куду, и не выстрелю, разве только если увижу рогалучше тех, что мы сейчас везем, и вместо того, чтобы целый день выслеживатьчерную антилопу с простреленным брюхом, стану себе лежать за камнем и смотреть,как они пасутся на склоне холма, и у меня будет довольно времени, чтобынавсегда запечатлеть их в своей памяти. Конечно, Гаррик может привезти тудасвоего Бвану Симба, и они распугают все зверье. Но если они это сделают, я уйдудальше, вон за те холмы, там есть другие места, где можно жить и охотиться,если только есть время жить и охотиться. Они проберутся всюду, где пройдетмашина. Но там везде должны быть долины вроде этой, о которых никто не знает, имашины проходят по дороге мимо. Все охотятся на тех же местах.

– Пива? – спросил М`Кола.

– Да, – сказал я.

Конечно, здесь не прокормишься. Все такговорят. Налетает саранча и пожирает посевы, и муссон не приходит вовремя, идождей нет как нет, и все засыхает и выгорает. А тут еще клещи и мухи, откоторых гибнет скот, и москиты приносят малярию и лихорадку. Скот падает, и закофе не взять настоящей цены. Нужно быть индийцем, чтобы ухитряться выжиматьприбыль из сизаля, и на побережье каждая плантация кокосовых пальм означает,что кто-то разорился, надеясь заработать на копре. Белый охотник работает тримесяца в году и пьянствует круглый год, а правительство разоряет страну квыгоде туземцев и индийцев. Вот что здесь рассказывают. Все это так. Но я нестремился ничего заработать. Я хотел только жить здесь и охотиться без спешки.Я уже переболел одной болезнью и узнал, что значит промывать трехдюймовыйкусочек моих длиннющих кишок мыльной водой трижды в день, а потом вправлять ихна место. Есть средства, которые излечивают от этой напасти, и вполне стоитпотерпеть ради всего того, что я видел и где побывал. К тому же я подхватил этуболезнь на грязном пароходишке, когда плыл сюда из Марселя. А моя жена неболела ни разу. И Карл тоже. Я любил Африку и чувствовал себя здесь как дома, аесли человеку хорошо в какой-нибудь стране за пределами родины, туда ему инужно ехать. Во времена моего деда штат Мичиган был очагом малярии. Ее называлилихорадкой и трясучкой. А на острове Тортугас, где я провел не один месяц,вспышка желтой лихорадки однажды скосила тысячу человек. Новые континенты иострова пытаются отпугнуть вас болезнями, как змея – шипением. Ведь змеи тожебывают ядовитые.

Их убивают. Да ведь то, что приключилось сомной месяц назад, убило бы меня в прежние времена, когда еще не научилисьбороться с этим. Может, убило бы, а может, я бы и поправился. И все же гораздолучше жить в хорошей стране, охраняя себя от болезней самыми простымипрофилактическими мерами, чем притворяться, что страна, дело которой кончено,все еще хороша.