— Ты поняла, почему она так поспешно уехала? — спросила Лила, имея в виду Пинуччу.

— Потому что хотела быть со своим мужем.

Лила покачала головой:

— Она испугалась собственных чувств.

— Что ты имеешь в виду?

— Она влюбилась в Бруно.

Эта мысль поразила меня своей неожиданностью.

— Пинучча?

— Да.

— А он?

— Он этого даже не заметил.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Откуда ты знаешь?

— Он влюблен в тебя.

— Что за ерунда.

— Мне вчера Нино сказал.

— А мне он даже не намекнул.

— Чем вы занимались?

— Катались на лодке.

— Одни?

— Да.

— И о чем говорили?

— Обо всем.

— Он тебе рассказал?

— О чем?

— Сама знаешь.

— О поцелуе?

— Да.

— Нет, ничего не говорил.

Даже одуревшая от жары и долгих часов плаванья, я ухитрилась не сболтнуть лишнего. Лила ушла к себе, а мне почудилось, что я парю на простыне, а моя темная комнатка переливается синими и красноватыми огнями. Пинучча сбежала потому, что влюбилась в Бруно? Бруно остался к ней равнодушен, зато влюбился в меня? Я начала вспоминать, как вели себя эти двое, что и каким тоном говорили, и пришла к выводу, что Лила права. Внезапно я почувствовала симпатию к Пине, сумевшей проявить твердость и исчезнуть. Но в то, что Бруно в меня влюблен, мне по-прежнему не верилось. Он даже ни разу не посмотрел в мою сторону. Будь слова Лилы правдой, свидание мне назначил бы он, а не Нино. В крайнем случае они пришли бы вдвоем. Как бы то ни было, он совсем мне не нравился: невысокий, курчавый, с низким лбом и острыми зубами. Нет и еще раз нет. Лучше мне держаться посередине, думала я. Так и сделаю.

На следующий день мы пришли на пляж в десять и обнаружили, что ребята уже там, бродят взад-вперед вдоль берега. Отсутствие Пины Лила объяснила в двух словах: в городе скопилось много дел, и она уехала с мужем. Ни Нино, ни Бруно не выразили по поводу ее отъезда ни малейших сожалений, и это мне не понравилось. Неужели человек может вот так исчезнуть и о нем никто даже не вспомнит? Ведь Пинучча провела с нами две недели! Мы впятером гуляли, болтали, шутили, купались. За эти пятнадцать дней произошли вещи, наложившие на нее глубокий отпечаток, и она не скоро забудет эти каникулы, но мы? Мы всячески опекали ее, но, стоило ей уехать, никто из нас даже не поморщился. Нино, например, никак не прокомментировал ее внезапный отъезд, а Бруно ограничился тем, что заметил: «Жаль, мы даже не попрощались». Минутой позже мы уже говорили о чем-то другом, как будто никакой Пинуччи на Искье никогда и не бывало.

Еще меньше мне понравилась стремительная смена ролей. Нино, который раньше обращался к нам обеим (на самом деле чаще всего ко мне одной), разговаривал только с Лилой, словно теперь, когда мы остались вчетвером, исчезла необходимость уделять внимание нам обеим. А Бруно, который две недели подряд развлекал Пинуччу, переключился на меня, как будто ему было все равно, кто перед ним, я или Пина; вел он себя со мной так же скромно и вежливо, как с ней, хотя, в отличие от нее, я вовсе не была замужем и тем более не ждала ребенка.

Решив прогуляться по пляжу, мы выстроились в шеренгу, плечом к плечу. Но скоро Бруно приметил поднятую волной ракушку и, воскликнув: «Какая красивая!», наклонился ее подобрать. Я остановилась его подождать, и он подарил ракушку мне — ничего особенно красивого в ней не было. За это время Нино и Лила ушли далеко вперед, так что мы разделились на две парочки: они — впереди, мы — позади. Нино и Лила оживленно беседовали, и я тоже старалась завязать с Бруно хоть какой-нибудь разговор, но он отвечал коротко и неохотно. Я немного ускорила шаг, но он намеренно пошел медленнее. Говорить с ним было трудно. Он выдавал какие-то банальности о море, небе, чайках, но мне было очевидно, что он играет роль, которую считал наилучшей для общения со мной. Должно быть, с Пинуччей он вел совсем другие беседы, иначе с чего бы она так радовалась его компании. Впрочем, даже если он находил более интересные темы, разобрать, что именно он говорит, было не так-то просто. Когда он спрашивал, который час, просил передать ему сигарету или бутылку с водой, его голос звучал ясно и чисто. Но стоило ему надеть маску любезного кавалера (смотри, какая ракушка, она тебе нравится, правда, красивая, возьми ее себе), как он начинал путаться, смешивал слова на итальянском и на диалекте и понижал голос чуть ли не до шепота — одним словом, не говорил, а лепетал, как будто сам стыдился своей речи. Я кивала ему, хотя почти ничего не понимала, и старательно прислушивалась к тому, о чем говорили Нино и Лила.

Я была уверена, что он рассказывает ей о серьезных предметах, которые изучает в университете, а она делится с ним тем, что узнала из тайком взятых у меня книг, и предпринимала попытки догнать их и принять участие в разговоре. Но каждый раз, когда я приближалась к ним настолько, чтобы хоть что-то расслышать, меня охватывало недоумение. Нино рассказывал Лиле о своем детстве в нашем квартале, рассказывал живо и эмоционально, а она слушала его, не перебивая. Мне делалось неловко, и я замедляла шаг, сдаваясь на милость скучному Бруно.

Даже когда мы решили искупаться, мне так и не удалось восстановить наше старое доброе трио. Бруно толкнул меня в воду, и от неожиданности я ушла под воду и намочила волосы, чего я терпеть не могла. Когда я вынырнула, Нино и Лила уже уплыли на несколько метров вперед и с серьезным видом продолжали беседу. Они очень долго не выходили из воды, хотя плавали не слишком далеко от берега. Наверное, им было так интересно разговаривать, что они отказались от дальнего заплыва.

Лишь к концу дня Нино в первый раз обратился ко мне.

— Почему бы нам не встретиться после ужина? Мы за вами зайдем, а потом проводим до дому, — бросил он небрежно, словно заранее ждал, что мы откажемся.

До сих пор они еще ни разу не предлагали нам встретиться вечером. Я вопросительно посмотрела на Лилу, но она отвела взгляд.

— Дома у нас мама Лилы, — заметила я. — Нельзя же вечно оставлять ее одну.

Нино ничего не сказал, и его друг тоже промолчал. Мы уже собирались прощаться, когда Лила вдруг сказала:

— Завтра вечером мы идем в Форио, звонить моему мужу. Можем вместе зайти в кафе, поесть мороженого.

Меня ее слова рассердили, но еще больше меня рассердило то, что случилось потом. Едва мальчики направились в сторону Форио, как Лила, собирая свои вещи, набросилась на меня с упреками, как будто я целый день, каждый час и каждую минуту, совершала ошибку за ошибкой, включая мой ответ на предложение Нино, слишком явно противоречивший тому, что сказала она. Я не очень хорошо поняла, чем ей не угодила, но одно было несомненно: я перед ней провинилась.