– Сова! – предположила я. – Сова видит в темноте. Кто-то увидел их на поле Флеккера!

– Отчасти верно, – сказала Даффи. – Кто-то их и правда увидел. Но не сова.

Она закрыла книгу, обнюхивая страницы, как будто вдыхая содержащееся в них знание.

– Жалобно поющая птица – это отсылка к поэме Джона Мильтона. Наверняка ты слышала о «Потерянном рае»?

Слышала? Я жила в нем. Потерянный рай – это история всей моей жизни!

– Смутно, – сказала я.

– Отлично, – продолжила Даффи. – Отсылка к его раннему стихотворению «Il Penseroso», что в примерном переводе означает «Задумчивый».

– И о чем думает задумчивый, если речь идет не о сове? – поинтересовалась я.

– Это стихотворение о его музе и о том, как она встречает своего возлюбленного.

И Даффи вдохновенно процитировала:

– Откровенно говоря, Флавия, речь идет о любовном свидании.

Что ж! Это проливает совершенно другой свет на ситуацию. Может, супруг миссис Палмер понял, что происходит, и убил человека, встречавшегося с его женой «в лесной тени», что бы это ни означало?

– А птица? – уточнила я. Не позволю сбить себя с толку тошнотворными муками любви.

– Найтингейл, – пояснила Даффи. – Жалобно поющая птица, о которой говорит поэт, – это найтингейл[34] – соловей.

Временами бывает так, что воздух в легких внезапно заканчивается. Взволнованная и одолеваемая слабостью, я извинилась и сбежала под предлогом сильной усталости.

– Подожди! – крикнула она вслед. – Есть кое-что еще!

Но у меня кружилась голова. Мне надо побыть одной. Сейчас.

Когда все остальное не годится, есть одно место, где можно остаться в одиночестве; место, где можно собраться с разбегающимися мыслями; место, где тебе никогда не помешают местные жители.

Мои туфли, словно по собственной воле, направились к кладбищу. Мне оставалось только следить, чтобы ноги шли туда же.

Здесь, посреди древних камней, я могу предаться размышлениям.

Сесть рядом с Фанни Грейторикс, старой девой, покинувшей этот мир третьего апреля тысяча девятьсот шестого года, или на заросшем мхом берегу в обществе Томаса Баттона из Гента, чья жизнь «оборвалась» тридцать первого ноября (там так было написано) в пятьдесят девятый год правления монарха нашего короля Георга III?

Поскольку Фанни казалась более приветливой и менее сырой, я выбрала ее и села на заросшее мхом надгробье.

Есть что-то мистическое в том, чтобы сидеть на камне. Такое ощущение, будто твердая поверхность стимулирует мозг.

Очевидно, что центром Воулсторпской тайны, как я ее именовала, является Орландо Уайтбред. Никогда еще я не сталкивалась с таким клубком убийств. Орландо, его отец и три женщины, которые слишком много сплетничали для своего же добра.

Добрый каноник отправился на виселицу за убийство трех леди, а теперь и его сын присоединился к нему в могиле.

Что можно сделать? Уже слишком поздно. Может, нам просто надо погрузить вещи в «роллс-ройс», уехать в закат и оставить мертвых в покое. Через какое-то время все это не будет иметь никакого значения.

Или будет?

Неужели Флавия де Люс запятнает свою биографию неразгаданным преступлением?

«Четырьмя преступлениями!» – воскликнул мой внутренний голос.

Неужели, когда я перенесусь в рай, святые будут неодобрительно покачивать головами и цокать? Хор ангелов запоет на мотив Баха или Генделя: «Позор! Позор! Позор! Позор! Флавия опозорилась!»

Когда речь идет о небесах, нельзя знать наверняка. Лучше подстраховаться.

Треснула ветка, и не успела я даже шевельнуться, как меня сзади схватили и зажали рот. Я почувствовала грубые ладони и горячее неровное дыхание над ухом.

– Тихо, – прошипел голос.

Должно быть, у меня выкатились глаза из орбит. Я сделала единственное, что мне пришло в голову, – вонзила зубы в пальцы нападавшего.

– Ой! – раздался вопль, и меня отпустили. – Ах ты грязная маленькая тварь! Ты укусила меня! Я останусь без пальца!

Я повернулась и увидела миссис Палмер. Она смотрела на свою кровоточащую руку со следами укуса на мякоти между большим и указательным пальцами.

Моим первым желанием было драпать куда подальше, но ее слова помешали мне.

– Постой. Наверное, я заслужила. Я просто не хотела, чтобы ты вскрикнула и привлекла внимание. Не надо было мне за тобой ходить. Но я просто хотела спокойно поговорить.

Она подавленно рассматривала свою ладонь.

– Почему вы просто не подошли ко мне? – спросила я, протягивая ей платок мистера Клемма. – Почему не окликнули?

– Я подумала, ты убежишь, – ответила она. – Решишь, что я хочу убить тебя, как Орландо.

– А вы его убили? – спросила я. – Орландо?

– Нет, – ответила она, бинтуя раненую руку сопливым платком. – Вовсе нет. Но ты считаешь, что да.

– Разве? – удивилась я.

Наш разговор начинал напоминать диалог из нелепых французских драм, в которых персонажи несут всякую чепуху, в то время как публика делает вид, что понимает происходящее.

Не ответив на мой вопрос, она здоровой рукой полезла в карман передника и достала пачку банкнот.

– Вот, – сказала она, протягивая их мне. – Возьми. Это все, что у меня есть. Позже могу найти еще, если захочешь.

Я уставилась на нее, как баран на новые ворота.

– Просто уезжай. Не задавай вопросы. Оставь нас в покое.

Я не сразу поняла, чего она хочет.

– Вы предлагаете мне взятку?

Она сунула деньги мне в лицо, потом попыталась вложить их мне в руки, и это была жуткая картина: кровь и купюры.

Я не взяла деньги, но и не отказалась. Надо продолжить разговор, пока я не узнаю все, что мне нужно.

– Кто вас шантажирует? – спросила я.

Поскольку я вломилась в ее спальню, я решила воздержаться от упоминания латунного жеребца и медной кобылы. Не хочу, чтобы она знала, что я обыскала ее комнату.

– А! – она криво усмехнулась. – Вижу, ты поговорила с Дафной. Что ж, будет мне урок. Не стоит доверять человеку, читающему Троллопа.