Валькирия сонного копья подбежала к пожарной лестнице и посмотрела вниз, выясняя, как дела у Таамаг. Несколько секунд она видела только мелькавшие силуэты и – ничего не понимала. Затем, случайно приглядевшись к одной из лежащих фигур, страшно закричала и метнула в стражей мрака последние сулицы. Оставшись безоружной, она сгоряча повисла на лестнице, собираясь спускаться, но Алексей, успевший оценить ситуацию более трезво, навалился на нее сзади и прижал к крыше. Бэтла билась, бодала его, пыталась укусить, но он был сильнее.

– Не надо! Уже поздно!

– Я тебя ненавижу! Ты трус! Отпусти!

– Ненавидеть будешь потом! Сперва выживи! – отвечал он.

Бэтла последний раз рванулась, уткнулась в крышу лбом и зарыдала.

* * *

Таамаг не стала дожидаться, пока «черепаха» приблизится к Огненным Вратам. Она не любила навязанных правил боя. Валькирия стояла и смотрела, как солнце отсвечивает в щитах темных стражей. Рана на лице кровоточила. Щеку дергало болью.

И тут внезапно Таамаг посетила легкая, совсем «некаменная» мысль, очень мало похожая на остальные ее мысли:

«Ну вот и все! Конец! Ради этого я и жила, чтобы погибнуть за что-то! Как же хорошо!»

Таамаг ощутила радость, простоту и воодушевление, которых прежде не ведала. Из глаз ее брызнули слезы – тоже радостные и легкие. Если бы она могла продлить этот миг – она продлила бы его в бесконечность. Всякий страх, всякое сомнение ушли. Таамаг почувствовала себя такой невесомой, что взлетела бы, если бы смогла.

Подпустив ощетинившуюся щитами «черепаху» метров на двадцать, Таамаг издала воинственный клич, рванулась к ней и, прыгнув, свалилась прямо в центр щитов.

Когда человек ищет смерти, она бежит от него. Вот и теперь собственная скученность помешала стражам мрака. С валькирией каменного копья могли сражаться лишь те, кто стоял с ней близко, да и им мешали другие. Таамаг прокручивалась вокруг своей оси, нанося мощные удары отточенными краями щита и копьем. Мало кто мог догадаться, что тяжелым копьем с длинным наконечником можно крушить как мечом, не выпуская его из рук. И вот теперь Таамаг продемонстрировала, что такое копье валькирии. По окровавленному лицу Таамаг текли слезы, но не страха, а восторга и воодушевления. Рот был перекошен в крике.

И произошло невероятное. Канцеляристы и суккубы отхлынули. Первым к гаражам отступил отважный глава русского отдела Пуфс, пришедший к выводу, что жизнь начальника дороже жизни его подчиненных. Если он погибнет, кто же будет руководить? Стражи из Нижнего Тартара, не растерявшись, перестроились в два ряда, пропустив вперед копейщиков.

В бою наступило краткое затишье. Пользуясь им, Таамаг успела перевести дух. Победа стоила ей недешево. Она потеряла щит и три пальца на левой руке. Страж мрака, оставивший ее без пальцев, метил по запястью, но клинок соскользнул выше. В любом случае держать щит Таамаг больше было нечем.

Пуфс метался и прыгал за щитами. Как результат его воплей, из-за гаражей появились два комиссионера. Один из них был Штрихкод, ведущий под ручки Зигю. Рот у Зиги был забит шоколадом, и стоило ему чуть приоткрыться, как туда немедленно вбрасывали кусок торта. Штрихкод трудился, как кочегар, загружавший углем корабельную топку. Второй комиссионер нужен был для того, чтобы тащить запас сладостей.

Что рядом идет бой, Зигя не подозревал, пока не увидел Таамаг, которая, кривясь от боли, прижимала к груди искалеченную руку. Три дня назад они играли вместе, когда Эссиорх на один вечер забрал его у Прасковьи. Тогда Таамаг, забавляясь, притворялась, что ловит «малютку», а тот на радостях снес автобусную остановку.

– Цетя Тома! У нее кровь! Ей зе больно! – с жалостью воскликнул Зигя и хотел броситься к ней, но Штрихкод ловко дернул его за руку и, закинув в рот торт, подвел к щитам темных стражей.

Щиты раздвинулись, и Зигя увидел того, кто стоял за ними.

– Мамоцка! Забери меня! – крикнул он, пытаясь убежать.

Но было уже поздно. Пуфс схватил его за руку и, заставив наклониться, глянул ему в глаза своими мертвыми буравчиками. Зигя дрогнул и застыл. Больше он себе не принадлежал. Его слабое сознание было мгновенно затоплено бульдожьей волей Пуфса.

В послушно разжавшуюся руку Зиги вложили кузу – страшное оружие наемной пехоты. Это был огромный тяжелый нож на длинном древке, сокрушавший даже доспехи.

– Иди к ней и прикончи! Ну! – рявкнул Пуфс.

Зигя грузно повернулся и, неузнаваемый, с перекошенным ненавистью слабоумным лицом, решительно затопал к Таамаг. За его спиной, надежно укрытый щитами охраны, бесновался Пуфс. Те же движения, которые Зигя делал кузой, он проделывал тросточкой. Таамаг занесла копье, метя в широкую грудь Зиги, но бросить не смогла.

– Уйди, дурак! Прибью же! – чуть не плача, крикнула она и… опустила руку.

Зигя козлиным прыжком преодолел разделявшие их три метра, диагонально махнул кузой и рассек Таамаг надвое вместе с оказавшейся рядом молодой березкой. Березка, не поверившая в свою смерть, еще стояла, не решив, в какую сторону падать, а Зигя уже несколько раз вонзил кузу в разрубленное тело валькирии. Разошедшийся Пуфс, закипая раздражительной старческой слюной, желал убедиться, что никакое чудо не воскресит Таамаг.

Где-то близко резко загудела машина. Влетевший во двор Вован, привезший Хаару и Радулгу, увидев, что происходит, врезался в чей-то гараж-ракушку. Из машины выскочили Хаара и Радулга. Секунду спустя два прочертивших воздух копья сократили отряд Пуфса на одного подвернувшегося комиссионера и на прикрывавшего Пуфса стража.

Хотя численное преимущество пока оставалось на стороне отряда Пуфса, начальник русского отдела потерял самообладание. Он понял, что валькирии получили подкрепление, а насколько оно велико, разбираться не стал. Отвечать за смерть Таамаг не было у него ни малейшего желания. Он махнул рукой и телепортировал прежде, чем валькирии успели повторно метнуть копья. Тартарианцы и комиссионеры последовали за ним.

С исчезновением замедлил единственный страж – молодой, с воинственно торчащими усами канцелярист, всю жизнь мечтавший стать рубакой. Весь бой с Таамаг он протоптался на окраинах общей свалки и жаждал теперь восполнить копилку впечатлений. Рванувшись вперед, он атаковал оруженосца Радулги. Тот нарушил общий для всех оруженосцев закон: держаться ближе к хозяйке и прикрывать ее щитом. Нарушил же потому, что недавно раздобыл горскую шашку многослойной ковки и счел себя подготовленным для боя со стражем.

Увы, уже первым ударом канцелярист отсек ему правую кисть вместе с шашкой. Оруженосец зажал отрубленную руку, из которой хлестала кровь, левой и побежал. Страж догонял его и наотмашь бил. Оруженосец не падал, хотя от каждого удара по белой майке его пробегали алеющие трещины.

С выпученными глазами и ртом, разинутым в беззвучном крике, оруженосец проскочил между Радулгой и Хаарой, а разошедшийся страж был поднят сразу на два копья. Оруженосец упал и истек кровью еще до прибытия Гелаты. Ран было слишком много.