– Не знаю. – Речь, конечно, шла о матери. – Она психическая, точно… Погоди-погоди. А мы ведь докажем кому угодно, что мы – ее дочери? Значит, можем объявить сумасшедшей?

– Наверно, можем… Она опасна, правда?

– Там дети у них живут. Наташка и Маруська. На опеке, сиротки. Нельзя же их там оставлять.

– Ты и их спасти хочешь?

– Хочу. Но вообще-то я совсем не знаю, что дальше делать. Она у себя развела опасный бизнес. Яды, препараты крови, подделки лекарств, незаконное прерывание беременности… А меня там все видели. Если мы вмешаемся – меня сразу найдут. Я боюсь. Надо у Мити спросить. Блин… От меня ему – одни проблемы…

Золотых и белопенных узоров на речке стало так много, что они почти скрыли воду, но течение потихонечку уносило их между мохнатыми от густой высоченной травы берегами – куда-то за поворот. В болото, в грунт… В прошлое. На голое плечо Мурки села стрекоза. Лето… Наверно, все-таки все обойдется. Но как же стыдно, что всем пришлось ее выручать!

Но подпорожские Муркины проблемы Мите решать не пришлось. Шведу позвонил дед Косолапов, которого они с Петей и Андрюшей оставили в качестве секретного агента, и рассказал, что всю ночь, конечно, в «Цветочке» был дурдом. Кто-то из «умалишенного бабья», не веря в Семирамидино химфармпроизводство, вызвал скорую, да не одну, и скорые к утру, но приехали. Врачи поняли, что тетех, пострадавших от укусов гадюк, больше двух десятков, и что дело вообще-то нечисто, если тут везде гадюки и лекарства ящиками без маркировки, а еще полно беременных и сумасшедших. Врачи вызвали МЧС, полицию и остались оказывать помощь на месте. Когда прибыла подмога в лице спасателей и властных структур, началось такое, что дед Косолапов решил – даже и под пологом леса, и в укрытии ему делать нечего. К тому же бинокль «перестал показывать», и дед отправился восвояси. По пути вытащил из болота одну изожранную комарами и гнусом «малолетнюю сироту» в позолоте, а другая сама из кустов вылезла и увязалась, сопли ручьем, веночек набок… Из одежонки на обеих только резиновые сапоги и золотая краска. Не мавки же, в лесу не бросишь. Увел к себе, сдал супруге, а там видно будет. Девки еще малые, ничейные, рассказывают всякие страсти… Одевали всей деревней. В детдом обратно сдавать жалко… Да, а мать Семирамида-то, старшая «Цветочка» – в Подпорожье, в реанимации, прости господи… Да и не одна она в больницу угодила, теперь упырих этих добрым людям вытаскивать с того света, силы тратить и лекарства! Еще дед Косолапов зазывал в гости, обещал баньку и «пуншик», но Швед предпочел приглашение отклонить.

После этого звонка всех накрыло спокойствием. И сонливостью. Петя с Андрюшей, подстелив брезент в намертво приставших пятнах позолоты, развалились на солнышке и уснули между спиннингов и коробок с блеснами и воблерами, как два тюленя; Швед почистил пять выловленных щук и пятнадцать окуней (форелек не попалось ни одной), гордо разложил все на листах лопуха, передал Янке, заполз в палатку и больше оттуда никаких звуков, кроме похрапывания, не доносилось. Рыбу у Янки отнял Митя, и Янка тоже уползла в палатку к Шведу. А Мурка помогла Мите замотать каждую рыбку в фольгу и закопать под прогоревшим кострищем. Хотела еще поговорить с ним, посоветоваться, извиниться в конце концов, пока никто не слышит, но она нечаянно села на надувной матрасик, а потом так же нечаянно прилегла – голубой ветер шумел в верхушках сосен. Хороший ветер, не страшный, летний… Митя накрыл ее одеяльцем, и она уснула.

– Бицепс до конца не разгибаешь… – кого-то учил Швед. – Чувствуй, как подтягиваешь спину… Четче…

Чего? Мурка проснулась окончательно, села. Солнце, жара. Но день клонится к вечеру. В тени на походном столике Янка режет помидоры. Там же – запеченная рыба грудой поблескивающих сквозь сажу оберток из фольги и та изумрудная банка с огурцами. Подальше под большой сосной Андрюша, Петя и Швед развлекаются упражнениями, будто в фитнесе. Митя у костра наливает воду из канистры в большой, бархатный от сажи котелок. Канистра синяя, городская. И правильно, нечего воду из всяких этих речек пить – они текут сквозь болота, а в этих болотах… Мурка крепко зажмурилась. Потом резко выдохнула, вскочила, налетела на Митю, обняла, поцеловала в щеку, выпросила воды в горсточку, умылась и помчалась обниматься с Янкой.

Рыба была вкусной, но костлявой. Умело с ней управлялся только Митя. Щук съели всех, от окуней – только бескостные спинки. Янка безмятежно ухаживала за всеми, узенькой рукой вытаскивала парням из банки хрусткие огурчики. Мурка сидела тихо. Ей хотелось извиниться, но она не знала, как. Митя видел, что она на нерве, и завел разговор о пейзажной живописи, мол, какие вокруг живописные места. Мурка вздохнула:

– Да. Красиво. А нам сколько еще нужно тут в живописном месте находиться? Мы прячемся от хозяев Семирамиды или что делаем?

– Отдыхаем, – сказал Петя.

– Выжидаем, – добавил Андрюша. – Она ж тебя дочерью при всех тех бабах называла? Номер твой у нее в контактах есть? Ну вот. Посмотрим, будут ли тебя искать… Хотя я б с тобой связываться не стал, ох не стал… Ты, художница, вот скажи…Это что ж за припадок глупости такой был? Зачем ты туда пошла, если велено было не соваться?

– Я не знаю, – честно ответила Мурка и съежилась. – Посмотреть.

В тишине чирикали невидимые лесные пичужки, шелестел ветерок в листьях, потрескивали угольки в костре, с речки на пределе слуха доносился плеск на перекатах.

– Мать ведь, – спустя минуту грустно сказал Митя. – Малыша, ты хотела увидеть, мать она тебе все еще или уже – чужой человек?

– Мне уж кажется, она всегда чужая была.

Мурка прислушалась к окаменевшему сердцу. Нет, ничего. Обиды или ненависти – нет, нету. Но и тепла, хотя б из ранних каких воспоминаний – тоже нету. Вспомнить нечего. Все детство: «маа-маа!» – а фиг. Хоть заорись, хоть лопни от крика – ей не до тебя. Ноль, ничего. Нет чувств. Зато и боли тоже нет. Да ее детство было бы в сто раз счастливей, если б такой матери вовсе не было… Она посмотрела на Янку: та глядела невидящим взглядом в лес. Янке и вовсе ничего хорошего о Яковой С. И. не вспомнить. Мурка тоже уставилась в лес. Швед забеспокоился:

– Девки, эй! Не замирайте так! Вы обе у меня теперь, что ли, призраков видите?

– Призраков? – переглянулись Петя с Андрюшей. – Что, правда?

– Не волнуйтесь, их только Мурка видит…

– Да не вижу я никого, – рассердилась Мурка. – Как отрезало! Я нормальная, а не психопатка!

– Да, уж на психопаток мы насмотрелись, – хрюкнул Андрюша. – Хотя нам их и на работе хватает.

– Давайте чай пить, – Петя толкнул его коленом. – Андрюшка, тащи котелок, кипит…

К чаю Янка высыпала на стол между кружек конфеты «Аврора», и Мурка вспомнила, как вчера котенок гонял по полу скомканный фантик от такой конфеты. И это было всего лишь сутки назад. Как он там, интересно? Выжил? Коты вообще-то живучие… Стало тошно. Янка что-то почувствовала, пересела к ней поближе, поменявшись со Шведом, которому вдруг стало нужно обсудить с Петей и Андрюшей содержимое коробочки с блеснами. Янка сунула Мурке в ладони кружку с чаем и строго сказала: