Но весело и интересно здесь стало лишь потому, что сначала Петя и Андрюша четко и быстро ликвидировали главное проклятие квартиры, которое несколько десятилетий, видимо, находилось в заколоченной комнате. Как только убрали это, дышать стало легче, и можно было уже впустить в квартиру и Янку со Шведом, и покупателей барахла, и строителей… Про это знали только Мурка, Митя и Петя с Андрюшей. Отец тоже знал. Но говорить с ним об этом Мурка не стала: не после инфаркта. Сказала лишь:

– Вывезли, захоронили. Не думай больше об этом.

Она и сама старалась не думать об этом. Получалось. Она надеялась даже, что память постепенно затрет, замажет серой краской то, что ей пришлось увидеть в заколоченной комнате. Ведь закрашивает же она всю эту историю с матерью, то, что случилось далеко в лесах на севере? Только одно слово «гадюка» в голове кровавым цветом вспыхивает.

Нет, конечно, забывать насовсем нельзя. Но и позволять ранить себя этим, уродовать – нельзя тоже.

– Это не твоя жизнь, – сказал Митя. – Это не ты виновата, что люди, натворившие такое, жили отвратительно и ужасно. А твоя задача – не дать никому все тебе испортить. Не для того ты родилась на свет и уцелела, чтоб терзаться чужими грехами.

Рассуждать о чужих грехах сейчас, в квартире, ободранной до перекрытий, продезинфицированной специальной службой, в квартире, где меняли полы и устанавливали стеклопакеты с особенными какими-то стеклами, где возводили новые перегородки, в пространстве, в котором Мурка никак не могла признать ту нору, где пришлось пережить прошлую зиму рядом с этим, не ведая, что оно тут, за стенкой – сейчас умничать было легко. Совсем не страшно.

А вот тогда, собравшись с духом, войти… Хотя и отец уже сказал, что там, а Митя и предупредил осторожно, и теперь держал за одну руку, а Андрюша за другую, а Петя сзади светил мощным фонарем, потому что темно – окно фанерой заколочено… У Мурки внутри все выло от ужаса и скручивалось в холодные узлы. Как это забыть, забыть насовсем?

В узкой и длинной комнате пахло затхлостью, едкой хлоркой и чем-то протухшим и засохшим. Хлоркой был засыпан весь пол, вдоль стен – горками высотой по щиколотку. Но хлорке тоже было, наверно, несколько десятилетий, поэтому для защиты хватало респиратора. Посреди комнаты лежал опрокинутый навзничь одностворчатый платяной шкаф с распахнутой, криво висящей на одной петле дверцей – видно, отец открыл… Нутро шкафа было доверху засыпано пожелтевшей крупной солью. А из соли…

В общем, там лежала мумия деда – так сказал отец накануне. И у отца так посерели губы, когда он говорил это, что Мурка позвала медсестру, а отцу сказала:

– Пап, ничего. Мне ребята уж рассказали. Мы справимся.

Так что теперь пришлось справляться. От мумии было видно немного: правую кисть, смахивающий на кость лоб, черные носки ботинок. Немного все это смахивало на мощи святых, которые выставлены для поклонения в некоторых церквях. Петя, выглядевший так, будто собирался упасть обморок или мучился тошнотой, застегнул строительный одноразовый комбинезон до самого респиратора и, храбрясь, сказал Андрюше:

– Да терпимо… Старичка мы деликатно в контейнер, а соль лопатой в мешки, в коробки.

– Дмитрий Гедиминович, Марта, идите уже отсюда, – сказал Андрюша, натягивая толстые черные резиновые перчатки. – Ты, художница, не трясись. Дедушка как дедушка. Я когда в медицинском учился, в анатомичке и пострашнее кадавров видел… Иссох весь за столько лет, тяжело не будет. Идите. Мы все нормально сделаем.

Утром Мурке на телефон от Пети пришла метка GPS без всяких подписей, только координаты. На сороковом примерно километре от города.

А вслед за меткой раздался звонок Мити:

– Малыша! Ну как ты? Андрюша за тобой едет, собирайся! – Голос Мити звучал свежо, без всяких тревожных нот, не страшно. – Тут еще кое-что ты должна решить. Приезжай одна, дело деликатное. Да, по дороге молока купи, какао потом сварим.

Швед и Янка услышали и про молоко, и про «дело деликатное». Но Митю они уже знали и любили, поэтому Янка просто вытащила из холодильника бутылку молока и сунула ей в руки:

– Будем ждать звонка.

По дороге Андрюша рассказал, что да, деда захоронили в красивом месте, на берегу речки – в природоохранной береговой зоне, где никто ничего перекапывать не будет. А про «дело деликатное» сказал:

– Да нашли мы там еще кое-что… Как соль стали выгребать, так и нашли… Сама увидишь, – и замолк. Только в подъезде сказал: – Я на охрану. – И скрылся за дверью служебной однушки.

Мурка поднялась одна – а у двери квартиры, тоже будто что-то охраняя, ее ждал Петя. Сверху спустился Митя в голубой жилетке поверх белоснежной рубашки; нарядный, но мрачный – и почему-то с упаковкой синих латексных перчаток в руках:

– Осторожность не помешает.

В квартире, тогда еще заваленной бабкиным хламом, чисто было только в бывшей Муркиной комнатенке. И там на хлипком кухонном столике, который она зимой использовала как письменный, стояли три советских ящика из-под патронов – такие она видела в фильмах про войну. Большие ящики, грязно-зеленые, крепкие. И две алюминиевые почерневшие кастрюли на три и на пять литров, через ручки тщательно замотанные проволокой, и коричневый, весь оббитый эмалированный трехлитровый бидончик. Под всем этим грузом столик едва стоял.

– Это выглядит как-то зловеще, – Мурку слегка затрясло. – Что, все это вот так и лежало? В соли? Под ним?

– Странная, конечно, женщина была Эльза Ивановна… Но аккуратная. Основательно к делу подошла. – Митя протянул Мурке пару перчаток: – Голыми руками ничего не трогай. Лучше даже вторую пару поверх надень.

– Наследство, видать, – хмыкнул Петя и поднял с пола новенький красный гвоздодер, принесенный еще Муркиным отцом. – Клад какой. Ну что, вскрываем?

– Я боюсь. Но вскрываем.

Петя осторожно и быстро вскрыл первый патронный ящик, без стука прислонил крышку к стене. Содержимое ящика было накрыто куском брезента с рваными краями. Митя кивнул Мурке:

– Открывай. Ваша ведь собственность.

Мурка – не сразу ухватив краешек брезента трясущимися пальцами – отогнула жесткую ткань: ой. Сначала ей показалось, что это какие-то тусклые золотые насекомые, какие-то почерневшие червяки, зеленые и красные жуки… Но это были украшения. Золото. Цепочки, колье, кольца и прочее. В основном простенькие, советские. Она взяла один браслетик с синим прозрачным камешком – и тут же бросила. Ее охватил ужас.

Это не могло принадлежать одной семье. Это что-то очень преступное. Это…

– Блокадное золото, – с ужасом сказал Митя.

– …Не надо, – хрипло сказала Мурка. – Мне – не надо! Митя, Митенька, куда ж это все теперь деть! Мне не надо!

– Да ты погоди… – Митя медленно, как во сне, вытащил кулон с большим зеленым камнем. – А вот это – дореволюционное явно изделие, диких денег стоит…