Когда баррикада осталась шагах в двадцати, невысокий охранник сказал негромко, глядя себе под ноги:

— Минут десять дай мне. Я догоню.

Большая женщина едва заметно покачала головой.

— Не сейчас, — сказала она. — Я скажу когда.

— И чего, ты реально отдашь им еду? — спросил он, по-прежнему не поднимая глаз.

Как ни странно, вопрос был задан без ехидства, это было нейтральное уточнение, обычная рабочая сверка, и она ответила так же просто:

— Не всю. Раздадим палеты три-четыре, потом уже не понадобится.

Ее бледный спутник кивнул. Оба одновременно посмотрели на часы и ускорили шаг.

— Я знаешь чего не понял? — сказал он после паузы. — Зачем этот черт пистолет свой отдал узкоглазому. Чё-то мне не показалось, что они такие уж кореша.

Женщина из Майбаха улыбнулась. Все же она была незаменима, и приятно было лишний раз напомнить об этом.

— Вот потому и отдал, — ответила она. — Чтобы ты убил не его, а того, второго.

Потом она вытащила из кармана влажную салфетку и тщательно, палец за пальцем вытерла правую руку. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 15:22

Оставшись наедине с раздраженным шефом, первые полчаса толстый водитель Майбаха держался молодцом, сидел за рулем прямо и даже затылком старался демонстрировать преданность и профессионализм. Но в конце концов напряжение последних полусуток победило, и он все-таки обмяк в своем кресле, откинул голову и захрапел.

Будить подчиненного старик в золотых очках почему-то не стал, хотя храп явно злил его. Он вообще был неспокоен, ерзал, тряс коленом и в тонированное окно глядел с нескрываемым отвращением, как человек, которому шестнадцать часов подряд показывают одну и ту же ненавистную телепередачу. Лицо его еще больше осунулось и пожелтело, словно у него начиналась печеночная колика.

Настроения снаружи тоже были нехорошие. Три минуты полной темноты неожиданно заставили всех, кто разбрелся по тоннелю, чуть ли не бегом вернуться на место, как если бы оставленные машины давали какую-то иллюзию защиты, служили призрачным аналогом крыши, под которой все-таки можно спрятаться, и примерно к трем пополудни безлюдный участок возле бронированного Мерседеса оказался вдруг забит под завязку. Заняться при этом по-прежнему было нечем, кроме бесплодных жалоб и тревожных разговоров, не имевших ни малейшего смысла; все давно уже было обсуждено многократно — и загадочные ворота с цифрами, и причины, по которым они до сих пор не открылись. Ни одну из возникших теорий нельзя было подтвердить или опровергнуть, так что все они, даже самые дикие и абсурдные, теперь как бы существовали одновременно — просто потому, что с момента закрытия ворот не появилось никаких новых вводных. А вот уже полтора часа после отключения внешнего электричества не происходило совсем ничего, что в каком-то смысле было еще хуже.

И поэтому, когда в половине четвертого донесся наконец слух, что примерно в полукилометре впереди какие-то неизвестные перегородили тоннель, захватили пассажирский автобус и то ли всех там поубивали, то ли взяли в заложники и выдвинули какие-то требования, эффект произошел удивительный и обратный. По рядам прошло странное, почти радостное оживление, и довольно скоро все, кто не спал и услышал эту, без сомнения, тревожную новость, опять бросили свои автомобили и отправились к неведомой опасной баррикаде. Причем в этот раз пошли даже те, кто отказывался покидать свои ненадежные убежища раньше, с самой ночи упрямо сидел на одном месте и не участвовал даже в невинной переписи у полицейского Форда, которая хоть и казалась абсолютно бесполезной, но уж точно не могла навредить напрямую. Посторонний ехидный наблюдатель, возможно, отметил бы иррациональную склонность самых разных людей стремиться к источнику опасности только ради того, чтобы убедиться, насколько эта опасность реальна. Но единственным свидетелем внезапного массового исхода оказался чиновник в длинном Майбахе, который ни про какую баррикаду, разумеется, не услышал, так как пуленепробиваемые стекла не пропускали звуков. Он видел только, что владельцы соседних автомобилей парами и небольшими группами направляются в конец колонны, и сделал единственно возможный вывод: его нерадивая ассистентка перестала наконец валять дурака и взяла-таки ситуацию под контроль.

Некоторое время мимо тяжелого лимузина тянулся еще ручеек отстающих из передних рядов, до которых известие добралось в последнюю очередь, но в конце концов и он иссяк и проходы опустели. Убедившись в этом, старик откинулся в кресле и обнаружил с неудовольствием, что машинально растерзал целую гроздь винограда из фруктовой вазы, по одной раздавив ягоды между пальцами. Он брезгливо обтер ладонь краем пледа, сбросил его себе под ноги, а затем громко позвал храпящего водителя по имени.

Настрадавшийся Валера спал крепко, с открытым ртом, и снились ему дача в Жаворонках, солнечный горячий полдень и жена, нарезающая на летней терраске редиску для окрошки. Ее круглые розовые локти, стук ножа по доске, рыжая клеенка с подсолнухами и далекий шум электрички. В эту-то воскресную негу и ворвался резкий голос шефа, и Валера жалобно сморщился и замотал во сне головой, но сон уже дрогнул и рассыпался, и не стало больше ни солнца, ни жены, ни холодного запаха огурцов. Во рту пересохло, давил ремень, опухли ступни в ботинках, и торчал перед глазами руль в белой кожаной оплетке и помятая задняя дверь Фиата Панда с наклейкой «Малыш в машине».

— Да! — сказал Валера хрипло и попытался одновременно встать, обернуться и сделать вид, что не спал. — Да! Едем?..

Шеф неожиданно засмеялся.

— Старый ты стал, Валерка, — сказал он с удовольствием. — Размяк, разжирел. На пенсию тебя надо было отправить.

Валера, который был младше шефа на девять лет, спорить не стал, а захлопал глазами и улыбнулся, изобразив (без особого, к слову, труда) на лице придурковатую растерянность, и на всякий случай даже немного покряхтел, растирая шею. Все эти действия призваны были подтвердить правоту старика и, если удастся, рассмешить его еще раз. И действительно, тот не злился. Совершенно напротив, он как будто был очень чем-то доволен.

— Открывай, — велел он. — Выходим. Вещи не забудь.

Удивительный этот приказ поразил Валеру настолько, что он обернулся еще раз, словно желая проверить, не продолжается ли шутка. За без малого семнадцать часов старик не вышел из машины ни разу. Благодаря его давнишней аденоме простаты, по причине которой под средним сиденьем роскошного Майбаха специально установлен был биотуалет (тайна, разглашение которой могло стоить водителю головы), в этом просто не было нужды. И решение покинуть бронированную крепость сейчас, когда снаружи творилось черт знает что, а рядом не было даже телохранителя, показалось настолько на старика не похоже, что Валера впервые в жизни задумался о том, чтобы не подчиниться. На случай, если дед сошел-таки с ума или, скажем, со скуки наклюкался вискаря из хрустального графина и рвался теперь на подвиги, за которые, подвиги, с него, Валеры, впоследствии опять-таки непременно сняли бы голову. Но графин стоял почти полный, а глаза у шефа были хотя и желтые, но трезвые и смотрели ясно.

— Выходим, — рявкнул дед своим прежним недобрым голосом и взялся за ручку двери, и Валера оробел, сдался и послушно отпер центральный замок. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 15:33

Кот уже двадцать минут вопил не переставая, на одной противной режущей ноте, а временами еще опрокидывался набок