что мы для него делали. Ведь кроме друг друга у нас никого нет.

— Люсьен же вообще ничего не сделал.

— Мы будем каждую неделю его навещать. Да вообще, так часто, как захочешь. Обещаю.

Па объезжает машину, стоящую на аварийке, по тротуару.

— А если они все-таки его накажут?

— Твоего брата нельзя наказывать, Брай.

— Можно! — закричал я. — Можно наказывать! Он же теперь с нами.

Как только мы заехали в тень под козырек больницы, все в машине окрасилось совсем другими цветами. Два белых халата уже ждут нас с каталкой.

Открываются двери машины. Какой-то мужчина с ежиком в миллиметр спрашивает, все ли со мной в порядке. Я только киваю. Тогда он тянет меня из машины. Я не хочу отпускать руку Эмиля, но приходится. Кто-то забирается внутрь через другую дверь.

— Мужчина? Мужчина, вы меня слышите? — Он ощупывает Эмиля. — Пульс!

За спинки передних сидений заводят носилки с поручнями. Кто-то надел ему на шею воротник.

— Извините?

Через автоматические двери на улицу вышла и медсестра.

— Простите, вы родственник? — спрашивает она па, склонившегося над капотом. Очень осторожно она стучит ему по плечу. — Вы родственник?

Па медленно поворачивает голову. Из-под руки появляются его красные глаза.

— Можете рассказать, что произошло?

Па смотрит на меня, потом на Люсьена. Прячась в складках носа, по его щеке скатывается слеза.

— Да, — отвечает он, — я могу.

53

На поле почти никого нет.

С прошлой недели идет дождь, и трава снова зазеленела. Оранжевые зонтики собраны, скамьи сдвинуты в сторону. Кажется, что здание наблюдает за мной всеми своими окнами. Я перелез через забор и крадусь через кусты.

Рабочий, смывающий в тазике краску с валика, замечает меня, но ничего не говорит. За каждым окном, мимо которого я прохожу, лежат местные обитатели. Некоторые из них меня видят, кто-то машет рукой, но большинство не понимает, что происходит.

Надеюсь, что после ремонта Люсьена не перевели в другую комнату. Или даже на этаж выше, потому что в таком случае я вообще зря приехал. Па поклялся, что навестит моего брата, мне-то пока там запрещено появляться. Но потом на мой вопрос он ответил только, что у Люсьена все хорошо.

— И все?

— Да, все отлично.

Придурок. Позже ему пришлось признаться, что ему тут тоже не очень рады. Это все ма организовала.

Я подбираюсь к окну старой комнаты Люсьена. Вот он, лежит! Я вздрагиваю, когда вижу его. Нижняя губа выпячивается у него так далеко, как никогда прежде. Он спит. Ссадина на лбу затянулась, и осталось только розовое пятнышко. Руки безвольно, но спокойно лежат поверх одеяла. Может, у него и правда все хорошо? И он так крепко спит, потому что утром много гулял?

Магнитную доску с фотографиями обратно не повесили, она стоит на полочке у него над головой. Так что с кровати ему ее теперь не видно. Посередине там висит новая фотография ма с Дидье. Они почти соприкасаются головами. Ма целует его в щеку. Плюшевый дельфин в ногах у Люсьена, наверное, их подарок.

Над Люсьеном шелестят бумажные птицы. Светящуюся елочку Хенкельманна кто-то поставил на подоконник. Иголки медленно переливаются от красного к зеленому, потом становятся белыми и снова красными.

Форточка открыта.

— Люсьен?

Я стучу ногтем по стеклу.

— Люсьен, это я. Извини, Зубида не пускает меня внутрь.

Но я вижу только, как поднимается его грудь: он дышит. Я залезаю на подоконник и дотягиваюсь до форточки.

— Люсьен!

Веки у него задрожали, пальцы начинают мять пододеяльник.

— Я не мог прийти раньше. Мы с па теперь довольно далеко живем, в городе. Люсьен?

Я надеюсь, что он посмотрит на меня. Чтобы он хотя бы знал, что я про него не забыл. И чтобы я смог прочитать по его глазам, не злится ли он и помнит ли, что случилось с Эмилем. И я боюсь, что в его зрачках будет гореть что-то, что жарче солнца. Что-то такое горячее, что оно прожжет у меня в глазах дырку, и я потом, на что ни посмотрю, всегда буду видеть маленькое черное пятнышко. Но когда он открывает глаза, взгляд у него потухший. Люсьен снова спрятался. Где-то глубоко внутри себя. Все то, что мы с ним могли сделать вместе, у него снова отобрали, привезя его обратно сюда. Он уставился на птиц на потолке.

— Братик?

Я снова стучу ногтем по стеклу.

— Это я.

Мне хочется его обнять, взять за руку и положить ее себе на плечо. Немного пройтись вместе. А потом пойти бросать бутылки.

Из кармана куртки я вытаскиваю игрушечную машинку.

— Узнаешь?

Я бросаю ее в форточку.

— Это тебе.

Она приземляется на кровать прямо рядом с плюшевым дельфином.

Люсьен вздрагивает и обводит глазами все вещи в комнате. Проходит какое-то время, прежде чем он замечает меня.

— Му-ва-ва, — тихонько говорит он.

— Да! — я киваю. — Это я. А Рико дома, он спит.

— Му-ва-ва.

— Рико по тебе тоже скучает. Без тебя совсем загрустил.

Я пару раз крепко зажмуриваюсь.

— Когда-нибудь я обязательно все исправлю, братишка.

Мимо моего лица через форточку в комнату влетает оса. Она кружит у открытого рта Люсьена.

— Осторожно!

Люсьен пытается схватить ее пальцами, отворачивает лицо.

— Где оса? В рот тебе залетела? — кричу я. — Она тебя ужалит!

Кто-то должен помочь Люсьену.

— Я уже иду!

Оса ползет по его руке. Я изо всех сил бью по стеклу. По телу Люсьена пробегает дрожь, отчего эта дурацкая оса взлетает. Она жужжит над его кружкой, а потом вылетает через открытую дверь в коридор. Судя по Люсьену, она его, кажется, не ужалила.

— Феффе, — еле шевеля губами, произносит он.

— Да! Феффе! Помнишь, да?

Я бы хотел, чтобы ма узнала о нашем лете. Чтобы она узнала, на что ее сыновья способны, когда они вместе. Хотя я думаю, она бы мне не поверила. Может, только если бы Эмиль ей все рассказал. Но я не представляю, куда бы он поехал, когда вышел из больницы.

Люсьен начинает нервничать. Сейчас еще, чего доброго, кто-нибудь из персонала придет и застукает меня здесь.

— Мне надо идти, братик, но я еще приду.

Надеюсь, Зубида скоро снова разрешит мне приходить.

— Когда я стану достаточно взрослым, ты сможешь переехать ко мне. Обещаю тебе. И тогда сможешь больше никогда не принимать таблетки.

Я соскальзываю с подоконника.

— До встречи!

Но теперь, разбудив его, я не хочу оставлять брата лежать в кровати в одиночестве.

Тут я замечаю на оконном стекле жирный след. Под ним — вылизанное место. Присмотревшись, я вижу отпечатки носа по всему окну.

Люсьен