— Да, — говорит Джеймс. — Но в данный момент он не хочет возвращаться. Решил посидеть в грузовике.

Был бы у меня такой грузовик, подумала я. Такое место, куда можно уйти, когда станет плохо.

Сьюзи протягивает чашки. Мы с Джеймсом берем по одной, стараясь на нее не смотреть. Кажется, что после того дела с беременностью мы прошли долгий-долгий путь, но что касается меня, то все воскресшие мамы в мире не стоят одного мертвого ребенка. Джейк и Сьюзи садятся за стол.

— Выпейте чаю, — говорит Сьюзи Маргарет. Маргарет смотрит на нее подозрительно. Мне ясно, что она думает про себя: «А ты кто такая? Китти или чья-то жена?» Хотелось бы, чтобы она говорила это вслух.

— И что ворошить все, когда прошло столько времени, — говорит Пол со злостью. — Разве не лучше бы было, если бы вы нас оставили с выдуманной версией?

Если ты не знаешь правды, однако полагаешь, что знаешь, то это не так уж плохо. Твоя правда сойдет. Мы верили, что она мертва. Разве можно было возвращаться? Кто выиграл от этого? Она или мы?

Маргарет тянется и берет с ближайшей тарелки бутерброд с яйцом. Ест она жадно, как изголодавшийся человек, ни на кого не глядя.

— Я и не думала, что вы считали меня умершей. Думала, вы меня отвергли, — говорит она, и ее голос снова резок и пронзительно высок.

Но она же была взрослой, а детьми были мы. Мы не знали, что нужно было думать.

— Меня пригласил Адриан, — говорит Маргарет. — В конце концов, они были моими родителями. И почему бы мне не прийти на похороны собственных родителей?

— Но ты же допустила, чтобы они считали тебя умершей? — говорит Пол.

— Нет, это не так, — говорит она. — Я с ними часто разговаривала по телефону.

Я смотрю на нее во все глаза. Это неправда. Бабушка с дедушкой обязательно сказали бы мне. Много лет я проводила у них все каникулы. Дедушка бы проговорился, забавляясь со своими замками. «Вот не сможем теперь впустить твою маму», — сказал бы он, усмехаясь. А бабушка сказала бы обязательно, когда кормила меня домашними булочками с изюмом: «Отложу-ка я несколько штучек на тот случай, если твоя мама объявится».

— Значит, вы все равно пришли бы на похороны? — говорит Адриан.

Она колеблется.

— Возможно, — говорит она решительно, но нам понятно, что ответ на этот вопрос отрицателен.

Она лжет. Так и есть. Бабушка с дедушкой не смогли бы все годы скрывать это от меня. Слишком уж были они бесхитростны, чтобы хранить тайны. Все лихорадочно кружится у меня в голове, пока я, слушая ее, думаю о бабушке с дедушкой. Может, они обронили какие-то намеки, а я не заметила? Может, невнимательно к ним прислушивалась?

Маргарет ставит чашку с блюдцем на каминную полку и садится в довольно странной позе. Она располагает ноги строго вместе и выпрямляет спину. Наверное, ее обучали, как снимать напряжение. Дышать ровно, освободить плечи, не делать лишних движений руками. Да, останься она с нами, этому никогда бы не научилась. Трудно выучиться спокойствию, когда у тебя шестеро детей. Вены на ее руках сильно выступают, кожа розовая, пятнистая.

— Я стала другим человеком, — говорит она. — Живу с мужем в Норфолке. У моря. В фургоне.

— С мужем? — спрашивает в наступившей тишине потрясенный Адриан.

Нам кажется, что мы взрослые, а на самом деле мы только притворяемся. Мне снова три года, а у меня внутри глубокая, холодная пустота, абсолютно ничем не заполненная. Мои братья — мальчики, у них эта пустота заполнена хотя бы отчасти. Они отчаянно пытаются схватить все, что попадается под руку, засунуть туда и придавить сверху крышкой.

— Двоемужница! — выкрикивает отец, вскакивая со стула. — Мы не разведены.

— Не смеши! — кричит Маргарет также громко. — Просто люди считают, что мы женаты. Он ко мне очень внимателен.

— Ты живешь в грехе! — говорит отец. Он так доволен собой, что вновь садится и победно складывает руки. Филиппа, Анджела, Люси, Элен и так далее — все они тут, собрались за его спиной, но он их не видит.

— Он приехал с тобой? — спрашивает Джейк.

Она бросает на него злобный взгляд:

— Конечно, нет. Зачем это мне? Вы его не знаете. Ты кто?

Я вижу, как Джейк борется сам с собой. Не может решить, назвать ли ему себя и тем самым признать ее вопрос законным или остаться анонимным. Его высказывания будут свободнее, если она не узнает, кто он.

— Джейк, — говорит Адриан.

Маргарет кивает. Мне кажется, что она его забыла, но она добавляет:

— Ты все еще играешь на скрипке?

— Ты когда-нибудь думала о нас? — говорит Пол.

— Конечно, да, — говорит она и смотрит на него в упор. — Каждый день, каждый час, каждую минуту.

Мне в это не верится.

— Что же ты тогда не приехала за нами? — говорит Пол. — Похоже, ты не приложила никаких усилий, чтобы это сделать.

— Не приложила усилий? — Ее голос истерично поднимается. — Ты думаешь, я не приложила усилий? Я все писала и писала, писала вам всем. Но никто не отвечал. Как будто вы вычеркнули меня из своей жизни. Я возвращалась и стояла на углу улицы, когда вы шли из школы, ждала возможности поговорить. — Она останавливается. — Но вы не узнавали меня. Вы проходили мимо, разговаривая с друзьями. Как будто меня нет.

— Мы и не стали бы смотреть по сторонам, — говорит Джейк. — Мы думали, что ты умерла.

Могла ли она себе это вообразить? Почему она не бросалась к нам, простирая руки? Пытаюсь представить себе картину, как я не разговариваю с шестнадцатилетним Генри. Может, у нее внутри есть такое холодное темное место, назначение которого как раз и состоит в том, чтобы она нас не любила?

Если у матери внутри есть подобная пустота, может ли она передать ее и своим детям? Она так и разрастается, и внутрь, и наружу? Наследственное заболевание. Мать думает, что она знает все. А на самом деле не знает ничего.

— Я возвращалась и стояла у школьных дверей. Видела, как встречают других детей. Казалось, вам до этого не было дела. У вас были друзья. Вы разговаривали друг с другом. Не похоже было, чтобы вы по мне скучали.

Мне было тогда три года. Я не знала, что такое скучать.

— И почему же ты не заговорила с нами? — говорит Джейк.

— Сама не знаю, — говорит она, и ее голос внезапно мрачнеет. — Чем больше я ждала, тем было труднее. Теперь я сама не могу это понять. Мне казалось, что я не нужна вам. В конце концов я сдалась.

— Ты ошибалась, — говорю я.

— Нет, она права, абсолютно права, — говорит отец, с готовностью соглашаясь. — Ты не была нам нужна. Мы прекрасно сами со всем управлялись.

— Следовало бы и нас спросить, — злобно говорит Адриан. — Ты сделал выбор за нас. Лишил нас свободы выбора.