Краевский, проживал в Чите и входил в состав правительства Дальневосточной республики, будучи товарищем министра промышленности. ДВР, как известно, на протяжении двух с половиной лет являлась де-юре независимым государством, занимавшим обширные сибирские территории. Но уже весной двадцать первого, не сойдясь во взглядах с сослуживцами-социалистами, он переехал во Владивосток, где переметнулся к недобитым белым частям и принял участие в перевороте, в результате которого появилось Приамурское государство, именовавшееся в советской прессе «черным буфером». Эта республика, оттяпавшая себе солидный кусок Дальнего Востока, конфликтовала и с Россией, и с ДВР, в чем ее поддерживали Америка с Японией.

Игра в независимость длилась до осени двадцать второго, когда прекратили свое существование и ДВР, и «черный буфер». Но Краевский-Птаха заигрался. Он не эмигрировал по примеру других беляков за рубеж, а сменил паспорт, подкорректировал биографию и партизанскими тропами проник на Урал, где начал свою легальную деятельность как милиционер, а нелегальную – как изыскатель и золотодобытчик. Иностранные хозяева не потеряли его из виду и оказывали всевозможную поддержку. Нескольких агентов, контактировавших с ним, органы госбезопасности отловили в Казани, Ярославле и Вятке. След привел и в Москву – в частности, к ряду посольств, но международный скандал по неизвестным мне соображениям замяли. Тем не менее Птаха, едва заговорив на допросах, с легким сердцем сдал все явки и пароли и признался, что именно по дипломатическим каналам получал средства и вещи, которые помогали ему оболванивать местный контингент в лице вогулов и общинников.

Облапошил он и Байдачника. Ну, то есть не совсем облапошил, а ввел, скажем так, в заблуждение. Страну-парадиз намечалось создать не в каких-нибудь гималайских отрогах или среди индийских пальм, а в той же Сибири и на Дальнем Востоке, изученном Птахой до мелочей. Отсюда и заинтересованность со стороны мирового капитала.

Набери он достаточно благородного металла и сверкающих камушков – может, и сбылась бы его мечта. Накупил бы пушек, танков (современных, не доисторических, как тот, который мы обкатывали с Тимофеем и Егором Петровичем), нанял бы легионеров, подкупил местные администрации… Будучи в Якутии, я видел, насколько слаба там еще Советская власть и сколько разбродов и шатаний. А Москва далеко – случись что, до нее не докричишься, не говоря уже о действенной помощи.

Закругляюсь. В завершение о себе любимом. Я пробыл в Пермском крае около трех недель, миссию свою выполнил и заслужил право доехать наконец до столицы, где Аннеке уже без меня измаялась. Я раза три говорил с ней по телефону, успокаивал, обещал, что затянувшейся разлуке скоро придет безоговорочный капут, как любит выражаться врач нашей особой группы немец Фризе. То же самое мне подтвердил и шеф, которого я вызвонил с четвертой или пятой попытки.

– Ретированье ваше из дальних странствий близится, Вадим Сергеевич, – промурчал он со своей неподражаемой интонацией. – А дабы пилигримству оному надлежащую резвость придать, послан за вами аэроплан. Назавтра поутру ожидайте. Домчит вас в стольный град, аки птаха быстролетная.

Про птаху это он зря. И что за китайские церемонии?

– Александр Васильевич, зачем аэроплан? Я бы и на поезде доехал…

– Предначертание Глеба Ивановича. Рек намедни, что вы всемерного величания достойны.

Что-то неискреннее мне в его словесах послышалось. А я еще намеревался расспросить, зачем он меня в Усть-Кишерть забросил, ни о чем не предупредив. Но это не по телефону. В Москве, при личной встрече расспрошу.

Аэроплан – это хорошо. Восемь часов лету – и я дома. Скорей бы!

Заключение

Не так много осталось досказать. Ты можешь представить себе, мой читатель, нетерпение нашего героя Вадима Арсеньева, когда теплым июньским утром он сидел на скамеечке на краю пермского летного поля и ждал обещанный аэроплан.

Чу! Слышно, как молотят воздух лопасти пропеллера. А вот и сам летун вываливается из-за облачка. Это новенький К-1, первенец гражданского авиастроения СССР. До прошлого года пассажирские аэропланы в России не строились вообще, но конструктор Калинин ухитрился убедить госкомиссию, что его проект имеет право на реализацию. Опытный образец успешно прошел испытания, машина была рекомендована к серийному производству, и пять первых монопланов сошли с конвейера на Харьковском авиазаводе.

Да-да, это вам не какая-нибудь ветхозаветная этажерка, а современный стройняга-красавец с обшивкой из гофрированного алюминия. Девятицилиндровый двигатель позволяет ему развивать скорость до ста шестидесяти километров в час, а топлива в баках хватает на пятьсот верст. Отдельная конструкторская гордость – пассажирская кабина. Она рассчитана на четырех человек, в ней установлены два кресла и мягкий диван. Невиданная комфортабельность!

Но сейчас пассажирская кабина пуста. По соседству с ней, под прозрачным фонарем, сидит, держа штурвал, пилот – здоровенный детина в летном шлеме и очках, скрывающих половину лица. Он лихо сажает своего алюминиевого орла на аэродром и еще до того, как прекращают свой бег шасси, машет Вадиму затянутой в перчатку ручищей: иди сюда!

Вадим не заставляет себя подгонять – бежит к моноплану и втискивается через узкую дверь в кабину. Бросает вещмешок на диванчик, сам, как английский лорд, усаживается в кресло. К-1 совершает разворот, разбег и вновь взмывает в небо. За считаные секунды набирает высоту в две тысячи метров и подставляет себя под палящие солнечные лучи.

Вадим, смежив веки, блаженствует. Силой мысли он уже перенесся в Москву и обнимает Аннеке, гладит ее смешные лопарские косички, целует скуластое личико, освобождает ее ладную фигурку от постылых одежд…

Но что такое? Открыв глаза и вынырнув из мира фантазий, он обнаруживает, что аэроплан летит не на северо-запад, как должно быть предписано маршрутным листом, а на юг. Солнце светит в левый глаз, а под крылом извивается Сылва.

Вадим вскакивает и осыпает градом кулачных ударов перегородку, отделяющую его от пилотской кабины.

– Ты!.. Ослеп, что ли? Куда везешь, клопа тебе в онучи? – Спасибочки Егору Петровичу, наградил примолвкой, пристала, как банный лист. – Поворачивай назад!

Раскрывается низенькая дверка, и Вадим пролезает в святая святых аэроплана. Здесь два креслица, одно не занято – инструкция разрешает в особых случаях пренебрегать бортмехаником.

Вадим вцепляется в огромное плечо пилота, но тот, полуобернувшись, сдвигает на лоб очки и дудит, как простуженный тромбон:

– Ворона ты пляжная, глупендяй круглоперый! Чего плошки уставил, друзей не узнаёшь?..

– Макар?! – не верит ошарашенный Вадим. – Чубатюк?!

– Вот