— Уж вы загнули! Зачем графу убивать? Можно сказать жене: «Вот тебе, графинюшка, — писатель свернул кукиш, — заместо ассигнаций!» Это проще и в чем-то приятнее. Нет, г-н Тигаев, ваш сюжетец пошленький даже для провинциальной сцены. А в жизни такого и подавно не бывает. Я уж скорее поверю, что убил один из кредиторов. В Замоскворечье много мелких контор развелось, готовых одолжить огромные суммы под кабальный процент. Отчаялись получить свое, да и взорвали Столетова. Остальным должникам для острастки. Как считаете, Родион Романович, годится моя версия?

— Годится, Александр Николаевич. Для провинциальной сцены, — сыщик говорил с серьезным видом, но в глазах угадывалась насмешка. — В конечном счете, все беды Столетова происходят из простой истины, вами же и написанной. Люди любят думать, что они свободны и могут располагать собой, как им хочется. А на деле-то они никак и никогда не располагают собой, а располагают ими ловкачи.

— Вы ошибочно употребили, — осклабился директор театра. — Или смысл неверно поняли. Беркутов это про женщин говорил.

— Мужчины, подчас, тоже заблуждаются и позволяют ловким людям собой вертеть. Но ловкачи напрасно тешат себя надеждой, что не найдется никого ловчее них. Найдется, разумеется. Дайте срок, — Мармеладов встал с кресла и прошелся по роскошному ковру, скрадывающему звук шагов. — А вы всегда запоминаете текст? Или только если разделяете мнение героя пьесы?

— Я, знаете ли, на всех репетициях сижу, — осклабился Тигаев. — Наблюдаю за рождением спектакля, как повитуха, право слово. Вот и остается в голове то про женщин, то про крокодилов.

— Там и крокодилы есть? — удивился Митя. — Я-то думал, лишь волки и овцы.

— Крокодилы, друг мой, везде есть.

Сыщик задержался у занавесок, склонил голову, будто прислушиваясь к чему-то. Директор бросился к нему, льстиво кланяясь.

— Родион Романович, позвольте спросить вас, как человека близкого к расследованию… У вас же есть некоторое влияние на полицию? Все равно пока неизвестно, найдут ли убийцу… Может, вы сумеете уговорить полицейских не сообщать пока публике о гибели Михаила Ардалионовича? Мне бы хотелось удержать это в тайне, хотя бы до Нового года.

— Вот так так! — воскликнул Митя.

— Помилуйте, да зачем же вам это скрывать?! — вторил ему Островский.

Тигаев закусил губы, примериваясь, как лучше начать.

— Видите ли, господа, — заговорил он вкрадчиво, — в театре нашем есть одна маленькая тайна, можно сказать — семейная. Наша труппа — одна большая семья. Вот и вам, как родным людям, она откроется. Искренне надеюсь, что и вы, как родные люди, сохраните нашу семейную тайну…

— Тянет, ирод, — не выдержал драматург. — Да говорите уже!

Но ответил ему Мармеладов:

— У Столетова есть двойник.

Последовала немая сцена, в лучших традициях русского театра. Островский схватился за бороду, а брови его от изумления полезли на лоб, писатель будто бы растягивал лицо в противоположные стороны. Митя подался вперед и нелепо застыл с разведенными руками, словно испанский кабальеро в замысловатом танце. Тигаев же выпучил глаза и распахнул рот, сделавшись похожим на жабу.

— Не удивляйтесь, ведь лишь в этом случае все сходится, — Мармеладов помолчал, собираясь с мыслями. — Мы установили два факта, которые исключают друг друга. В воскресенье, одиннадцатого октября в пять часов пополудни, г-н Столетов подписывал протокол в полицейском участке об инциденте с бомбой и ограблением. И в это же самое время он ужинал в доме г-жи Д. Возможно ли, чтобы все актер был сразу в обоих местах?

— Невозможно! — выдохнули все трое в едином порыве.

— Невозможно, — согласился сыщик. — Но это произошло. Столетов появился в двух местах одновременно. Стало быть, где-то его подменял двойник.

— Но который же из них настоящий? — спросил Островский. — Грабитель или… ужинальщик?

— Судите сами, Александр Николаевич. Могла ли г-жа Д., знающая Столетова давно и… Хм… Намного ближе, чем директор сберкассы Шубин и полицейские… Могла ли она обознаться? Нет. Стало быть, в ограблении участвовал подражатель. С момента первого визита в квартиру артиста я не мог понять: зачем он на афишах расписывался. Столетов был, конечно, редкостным эгоистом, но не до такой же степени, чтобы самому себе афиши подписывать на память! А он, получается, учил другого копировать свою подпись. Чтобы тот мог спокойно раздавать автографы, притворяясь Столетовым, и никто бы не заподозрил. Между прочим, вы так и не сказали, за какой надобностью завели doppelganger’а?

— Кого? — не понял Тигаев.

— Двойника.

— А, так бы и сказали, — директор театра подошел к большой афише, прикнопленной на стене. — Знаете, сколько стоит? Копейку. Меньше даже. Что тут, бумага да краска. Но приносит эта афиша тысячи рублей и вот почему, — он постучал пальцем по самой верхней строчке. — Волшебные слова: «в главной роли М. Столетов»! Зритель хочет смотреть на него, даже самый высокий. Что вы думаете, император приедет на Рождество к нам, если на сцене не будет нашего светила?

— Имею на сей счет большие сомнения, — вклинился Островский.

— Вот и я говорю: необходим дубель… ган… Как вы там сказали?

— Doppelganger.

— Он самый — Тигаев понизил голос и воровато оглянулся. — Вы должны меня понять… В последние пару лет наш великий талант стал частенько выпивать. Слишком часто, господа! Раньше позволял себе расслабиться после представления, а сейчас уж и до, и во время спектакля. Вот я и велел Тихвинцеву его подменять.

— Тихвинцев? — переспросил Мармеладов. — Его фамилия Тихвинцев?

— Да. Талантливый юноша, хотя и неизвестный публике. Тащит эту непосильную ношу и не охнет. У нас ведь как? Первый акт Столетов отыграл, и сразу, в антракте, нарезался до полного непотребства. Мы его запираем в гримерной, чтоб проспался, а Тихвинцев на сцену выходит. И никто разницы не различает.

— Неужто так похожи? — недоумевал Митя. — А возраст? Вы говорите юноша, но у Столетова уже борода седая.

— В реальной жизни — два разных человека. Но так ловко подбирает грим и парик… Просто близнец! Да и голосом играет, — талантливый шельмец, — если из кулис крикнет, то невозможно разгадать сам Столетов зовет или Тивинцев, — директор театра