Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам надо увидеться, – сказал Юнатан. – Сейчас я еду к тебе.
* * *
Той ночью он так и не мог заснуть, и тогда эта мысль появилась у него впервые. До сих пор сама информация занимала его настолько, что мешала сообразить, что все это значит на самом деле. Но после беседы с Кристианом Юнатан получил указание залечь на дно. Кристиан сам должен был оповестить вышестоящее начальство и всех, кому по статусу положено принимать меры.
– Отлично, – похвалил он Юнатана. – Просто отлично. Теперь езжай домой и выспись.
И только сейчас, в темноте пустой комнаты, Юнатану пришло в голову это имя: Эби.
Эби Хакими был членом Радикального антифашистского фронта, а именно его «черного» блока. Юнатан понимал, что если ему удастся помешать антифашистам осуществить задуманное, Мартин Антонссон будет и дальше поддерживать деньгами национальное движение. А Эби можно и нужно защитить – его, который когда-то защищал Юнатана. Он прикрыл глаза. Время от времени они виделись с Эби на демонстрациях и старались держаться друг от друга подальше.
Утром на карту поступили деньги от Ирис. Юнатан сразу позвонил Феликсу. На следующей неделе ожидалось сразу несколько праздников, и Юнатан не знал другого способа их пережить.
Но вечером девятнадцатого октября запасы снова иссякли. И Юнатану следовало бы лежать в берлоге и не высовывать носа, как велел Кристиан, но сил к тому времени не осталось. Юнатан бредил. Ему постоянно мерещился Эби. Он то шел навстречу ему на перроне метро, то мелькал в толпе на Дроттнингсгатан, то стоял в изголовье кровати. И Юнатан просыпался в холодном поту, уже не понимая, где находится.
Наконец отчаяние окончательно взяло верх над всеми страхам и накрыло его с головой, словно стеклянной крышкой.
Ю.А.: Это Юнатан. Мы можем встретиться?
Э.Х.: Зачем?
Ю.А.: Я не могу так…
Э.Х.: А ты попробуй. В чем дело?
Ю.А.: До меня дошли слухи, что вас разоблачили.
Э.Х.: Что за слухи, ты о чем?
Ю.А.: О покушении на Мартина Антонссона.
(Молчание)
Ю.А.: Эй!
Но ответа Юнатан так и не дождался.
Чертов идиот Эби… Неужели он не понял, что значило для Юнатана с ним связаться?
Юнатан удалял его эсэмэски по мере поступления. Какого черта он еще может сделать? Где-то в пространстве между этими сообщениями мелькала его настоящая жизнь, полная сомнения и страха.
Он связался с Кристианом: нет ли новостей насчет Антонссона? Ничего. Потом объявилась Ирис. Возле некоей еврейской школы были замечены деятели «Шведского сопротивления», как будто разведчики. Ирис просила объяснить этот в высшей степени подозрительный интерес, и Юнатан опроверг предположения о готовящемся теракте. Три дня спустя школу атаковали «наци», написали «Еврейские свиньи» и «1488» на фасаде.
Когда Ирис позвонила в следующий раз, Юнатану пришлось оправдываться. Он сказал, что был неверно проинформирован.
Спустя несколько недель возобновилась переписка с Эби.
Ю.А.: Ну что, подтвердилось насчет Антонссона?
Э.Х.: Да.
Ю.А.: И?..
Э.Х.: Как ты об этом узнал?
Ю.А.: Неважно. Ты можешь помешать этому?
Э.Х.: Нет.
Ю.А.: Почему нет?
Э.Х.: Потому что так надо.
Ю.А.: Ты говорил кому-нибудь, что я знаю?
Э.Х.: Ты сумасшедший? Меня вышвырнут за предательство, если только узнают о том, что я с тобой переписываюсь.
Последнее сообщение от Эби Юнатан перечитывал снова и снова. Он не знал, что на это ответить. Он не питал к Эби ненависти. Просто Юнатан ненавидел дело, за которое борется Эби.
Он позвонил Ирис, попросил денег. Но в обмен она потребовала новую информацию, а Юнатану предложить было нечего. Отчаяние и страх снова взяли над ним верх, пока сквозь их толщу не пробилась одна-единственная, в сущности простая мысль: надо просто дать этому случиться. Он уже сделал то, что мог, но Эби считает, что «так надо», и переубедить его невозможно.
* * *
На собрании и последующих праздниках в Эншеде Кристиан держался рядом с Юнатаном и выглядел мрачным, даже когда бывал пьян.
– Что случилось? – спросил его Юнатан.
– Ничего… это… нет, ничего.
– Узнал что-нибудь новое?
– Насчет чего?
Юнатан покраснел, как всегда теперь бывало, когда тема разговора прямо или косвенно касалась его предательства.
– Насчет Антонссона, – ответил он.
Кристиан, медленно кивнув, поставил банку с пивом в раковину.
– Его охраняют, ничего не получится.
* * *
Юнатан стоял в ванной перед зеркалом; нос почти зажил. Из-за закрытой двери доносились крики, смех. Его приятели подбадривали друг друга перед контрдемонстрацией.
Одиночество – самая страшная вещь на свете, но Юнатан крепился.
А инструкции Кристиана только помогали ему, создавая хоть какую-то видимость порядка среди воцарившегося в голове Юнатана хаоса.
Однако он припозднился. Если возвращаться в Халлунду, точно не придется спать. И Юнатан попросился остаться на ночь.
– Конечно. – Кристиан похлопал его по плечу. – Ты ведь один из нас, Юнатан. С каждым днем ты нравишься мне все больше. Занимай диванчик на кухне, до тебя там ночевали многие.
Там, на кухонном столе возле диванчика, Юнатан и нашел эту темно-синюю штуку. А потом лежал и слушал записанные на диктофон два голоса, мужской и женский. И когда женщина произнесла имя Эби, он вздрогнул.
Некоторое время Юнатан недоуменно пялился на диктофон. Потом пришло решение, в котором он почему-то ни секунды не сомневался.
Последнее казалось ему потом самым удивительным.
Ю.А.: Возле качелей завтра в восемь утра. У меня есть кое-что для тебя.
Э.Х.: Что?
Ю.А.: Там узнаешь. Только приходи один.
Качели были первым, что пришло ему в голову. Уточнений не требовалось, что было удобно на случай, если сообщение попадется на глаза не тому, кому нужно. Но что-то здесь не стыковывалось. Юнатан ждал ответа Эби – его не было. Что означало это молчание? Он терялся в догадках.
Тем не менее покинул квартиру в Эншеде с диктофоном в кармане. Прикрывая за собой дверь, затаил дыхание.
Утром фрагменты вчерашних теледебатов просочились на страницы газет. Шеф полицейского управления оборонялся от «левоориентированного» юриста, утверждавшего, что смерть Эби Хакими – скорее результат превышения полномочий властей по отношению к народу, нежели оплошность полиции. Потом показывали любительскую съемку событий в Роламбсхофспаркене, где промелькнул и Эби Хакими, державший на угол транспарант. Где-то с краю кадра развевались сине-желтые флаги. Все это происходило до хаоса, в котором смешалось все: демонстрация с контрдемонстрацией, RAF со «Шведским сопротивлением»…