В Лесу всегда радостно встречают наступление весны, а на Дальнем Севере ее наступления боятся. И теперь Ренн понимала почему.

Из тумана навстречу ей выплыла ледяная гора, потом эта гора покачнулась и, разваливаясь на куски, стала погружаться в Море, подняв такие волны, что льдина, на которой, скорчившись, сидела Ренн, чуть не перевернулась. Ренн плашмя легла на лед и стала ждать, когда волнение успокоится.

Потом ее льдина поплыла дальше, и вскоре прямо перед ней две другие огромные льдины вдруг столкнулись и с силой ударились друг о друга, и та, что была побольше, попросту с хрустом поглотила вторую льдину, подмяв ее под себя.

«А ведь это могла быть и моя льдина», — с ужасом подумала Ренн.

Она понятия не имела, куда Море несет ее. Нигде не было видно никакой земли — только туман и глыбы льда в черной, смертельно опасной воде. Хаос весеннего таяния льдов окружал ее со всех сторон. Повсюду капала и журчала талая вода. Скрежетали зубами ледяные горы, с хрустом перемалывая друг друга.

Ее льдина была небольшой, шагов двадцать в ширину. Ренн скорчилась в самой ее серединке, с ужасом поглядывая на тот край, от которого Мать-Море безостановочно отгрызала кусок за куском. Ветер так и стонал над волнами, выбивая из глаз слезы; от его резкого холодного дыхания не спасали даже защитные щитки. В отдалении — хотя Ренн чувствовала, что подплывает все ближе к этому месту, — слышался громоподобный рев ледяной реки.

«Интересно, — думала Ренн, — что я буду делать без спального мешка, когда придет ночь?» Она вспомнила, как Танугеак рассказывала ей о своей бабушке, которая сумела выжить, когда ее далеко от дома застигла пурга: «Бабушка сняла рукавицы и села на них, чтобы холод не проникал в ее тело снизу; а руки она сунула под парку и вся скорчилась под ней, положив подбородок на колени, чтобы, если случайно уснет, тут же повернуться на бок и проснуться».

И Ренн решила поступить так же, как бабушка Танугеак. Когда она вся скорчилась под паркой, ей сразу стало теплее, однако она совершенно не опасалась того, что может уснуть: она все время была настороже и зорко смотрела вперед и по сторонам, надеясь, что туман рассеется и ей удастся увидеть хотя бы далекий берег. Кроме того, ей приходилось быть начеку на случай внезапной атаки Пожирателей Душ или злых духов.

Ренн мучили голод и жажда, но она твердо решила пока не прикасаться к своим припасам. Громко сказано — припасы! Кусочек замороженного тюленьего мяса и пузырь с несколькими глотками воды! Этот драгоценный бурдючок с водой висел у нее на шее под паркой. Ренн старалась даже не думать о нем, как старалась не вспоминать и о том мешке с едой, который заботливо уложила в лодку за несколько мгновений до того, как ее льдина оторвалась от припая. Точно так же она старалась не обращать внимания на того злого духа, который находился с ней рядом, на ее льдине.

Она постоянно чувствовала его присутствие. Но видела порой лишь темную тень или слышала скрежет когтей по льду.

Этот дух, конечно же, давно бы подобрался к ней ближе, если бы она не стерла знак племени Горного Зайца, который сама нарисовала на лбу, и не сделала более четким знак руки, не забыв прибавить к этому рисунку линии силы, как бы исходящие из среднего пальца. Она также подумывала о том, чтобы нанести себе на лицо и на тело Метки Смерти, но ей казалось, что делать это пока рановато.

Огненный опал в мешочке из лебединой кожи пульсировал холодным светом и, казалось, стучался ей в грудь. «Может, бросить его в Море? — думала Ренн. — Нет, так способен поступить только трус. Кто знает, какое зло может сотворить этот колдовской камень в морской бездне?» Но вокруг не было ни земли, ни скал, где она могла бы похоронить этот опал как полагается.

Над головой у Ренн внезапно послышались голоса пролетающих гусей. Вставив руки в рукава, она моментально вытащила лук…

Увы, слишком поздно! Гуси уже пролетели мимо, и теперь их стрелой было не достать.

— Вот дура! — ругала вслух себя Ренн. — Надо быть готовой заранее! Надо все время быть готовой!

Она села и стала ждать, не появится ли еще какая-нибудь добыча. Она смотрела по сторонам до тех пор, пока не заболели глаза и голова не стала клониться к коленям.

Теперь злой дух был так близко от нее, что она даже запах его чувствовала. Его язык так и мелькал в пасти, словно пробуя на вкус дыхание Ренн, а пылающие гневом глаза звали ее, тянули куда-то вниз, в бушующую черным пламенем бездну…

Она вздрогнула и с криком очнулась от этого странного полусна.

— Прочь! Убирайся прочь! — крикнула она духу.

Над ближайшей к ней ледяной горе поднялась стая чаек. Ренн тут же схватила лук, но чайки успели улететь.

А за спиной у нее послышалось хихиканье проклятого духа.

— Ничего, они еще прилетят, — громко сказала Ренн.

И действительно, должны же были чайки прилететь снова! Но ни одна не прилетела.

Рука Ренн невольно потянулась к мешочку с целебными травами. Там, в глубине, в гнездышке из трав, лежал камешек, который Торак прошлым летом оставил ей, уходя в Лес на поиски Волка. Он тогда нарисовал на камешке знак своего племени. Интересно, думала Ренн, а знает ли он, что она до сих пор бережно хранит этот голыш? Как и ту тетеревиную косточку, из которой он сделал ей свисток, чтобы можно было неслышно призвать Волка. Ренн достала этот свисток, и ей страшно захотелось подуть в него. Но она понимала: даже если Волк и услышит ее сигнал, он не сможет до нее доплыть, слишком далеко ее уже унесло в Открытое Море. Нет, ни к чему подавать бессмысленные сигналы, ни к чему подвергать Волка смертельной опасности.

И она вдруг вспомнила, как прошлой осенью Торак все пытался научить ее выть по-волчьи — на тот случай, если она вдруг потеряет свисток. А она тогда все смеялась, все никак не могла отнестись к этой науке серьезно, и он в итоге разозлился и пошел прочь; но когда она все-таки попробовала завыть и позвать его обратно, это вышло у нее так нелепо, что он не выдержал и расхохотался до слез.

От нечего делать Ренн все-таки попробовала завыть, но вой у нее получился страшно неуверенный, какой-то неровный да и недостаточно громкий, чтобы Волк смог его услышать. И все-таки ей стало немного легче.

Если вдруг снова появятся чайки, надо быть готовой, и она выбрала самую лучшую свою стрелу с кремневым наконечником, проверила на ней оперение и вытащила из мешочка для шитья клубок тонких сухожилий, связала их вместе и привязала конец к древку стрелы. Затем она смазала лук и тетиву тюленьим жиром, с трудом сопротивляясь нестерпимому желанию немедленно проглотить этот кусочек жира. Совершая все эти привычные действия, Ренн, казалось, видела поверх собственных рук крупные, грубоватые руки Фин-Кединна. Это он учил ее охотиться, это он сделал для нее этот лук, в котором была не только прочность тиса, но и душа самого Фин-Кединна, и он никогда не позволил бы ей, Ренн, окончательно пасть духом!