Наконец, 1 сентября 1598 года, приняв в церкви Пресвятой Богородицы от патриарха Русского первосвященника, царский венец, он достиг той цели, к которой втайне давно уже стремился. По выходе из храма, новый царь велел бросить черни множество денег; низшим сословиям простил годовую подать; вдовам и сиротам, своим и чужеземным, роздал деньги и съестные припасы; заключенным в темницах даровал свободу и вспоможение. Сверх того он обещал торжественно, в течение пяти лет, никого не казнить смертью, указав преступников ссылать в отдаленные области; велел строить дома для судилищ и приказов; издал мудрые законы и постановления. Желая истребить грубые пороки, он запретил пьянство и содержание питейных домов, объявив, что скорее помилует вора или убийцу, нежели того, кто вопреки указу осмелится открывать кружечный двор. «Пусть дома», говорил Борис, «каждый ест и пьет, сколько хочет: может и гостей пригласить; но никто да не дерзнет продавать вино Москвитянам; если же содержавшие питейные дома, не имеют иных средств к пропитанию, пусть подадут просьбы: они получат земли и поместья». Пленным Немцам он дозволил свободное богослужение.

Желая со временем видеть своих подданных образованными, Борис предложил государственному совету вызвать просвещенных людей из Германии, Италии, Испании, Франции, Англии, и для изучения разных языков учредить школы; но попы и монахи противились такому намеренно, объявив, что в России, невзирая на обширное пространство ея, доселе господствовало единоверие, единонравие; если же настанет разноязычие, поселится раздор и прежнее согласие исчезнет. Борис оставил свое намерение; однако ж послал в чужие земли, для образования, 18 молодых дворян: 6 в Любек, 6 во Францию и 6 в Англию. Они скоро выучились языкам иностранным; но только один возвратился в Россию, именно Димитрий, данный Шведским королем в переводчики Понту Делагарди: прочие пустились в свет и не хотели видеть своего отечества. Лифляндским купцам из Дерпта, Нарвы и Феллина, плененным за несколько пред тем лет, Борис дозволил ездить внутри государства, отправляться заграницу, промышлять и торговать, где хотели, чем угодно; дал из царской казны в ссуду, без пошлин и процентов, иному 300, другому 400 рублей, на бессрочное время, доколе сам не потребует занятой ими суммы (чего однако и доселе не случилось). Все это делалось с намерением прослыть везде благотворителем. Впрочем каждый из купцов обязался клятвою не оставлять России навсегда без дозволения, никого не увозить за границу и не распускать худой молвы о государе.

В 1599 году, узнав, что Густав, герцог Шведский, сын короля Эриха, в молодости путешествовавший в Германии по желанию своей матери, живет в Риге весьма скудно, почти без всякой прислуги, Борис хотел явить ему царское великодушие и пригласил его к себе чрез посла, но тайно; приказал великолепно встретить на границе, поднести царские дары и предложить к услугам всей силы России, если он хочет отмстить вероломным Шведам и желает овладеть отцовским престолом: царь задумал выдать за него единородную дочь свою. Герцог не принял вспоможения, объявив, что скорее сам погибнет, нежели согласится опустошать отечество и губить народ; говорил много и других неуместных слов, из коих было видно, что он или слишком заучился, или чрез меру сокрушался. Ему, сверх того, не хотелось расстаться со своею любовницею, замужнею женщиною, бежавшею с ним из Данцига. Этим он навлек на себя презрение его величества и не мог уже получить руку царской дочери. Впрочем, Борис дал ему Углич, где он получал приличное содержание. Густав умер в царствование Василия Шуйского, и пред кончиною жаловался на любовницу, которую называл виною всех своих действий. Немецкий пастор Леве, из Нейштата, похоронил его 22 февраля 1607 года, в Кашинском монастыре Димитрия Солунского.

В 1600 году Борис вызвал из Германии несколько аптекарей и докторов медицины. Сверх того, по желанно царя, Английский посланник уступил ему своего собственного медика, родом Баварца, Христофора Рейтлингера, врача весьма искусного, знавшего разные языки. Доктора же, прибывшие в Россию из Германии, были: Давид Васмер, Генрих Шредер из Любека, Иоанн Гилькен из Риги, Каспар Фридлер из Кенигсберга, да студент медицины Эразм Венский из Праги. Все они должны были пользовать только государя, не смея лечить никого из посторонних; самый знатный боярин не иначе получал от них пособие, как с дозволения его величества. Определив им по 200 рублей годового жалованья, царь велел давать каждому из них ежемесячно немолотый хлеб для всего дома, по 60 возов дров и по 1 бочке пива; ежедневно по 1 штофу водки и уксуса; чрез два дни значительную часть свиного сала; ко всякому обеду присылал с царского стола в подачу по три и четыре блюда превосходного кушанья (блюда же были столь огромны, что самый сильный человек едва мог нести одно из них); давал, кроме того, по 12 и по 11 рублей деньгами, и по окончании месяца, свежий харч, для вседневного употребления; подарил им из собственной конюшни по 5 лошадей (на них отпускалось ежемесячно столько овса, сена и соломы, что легко можно было прокормить и семь лошадей), по хорошей верховой лошади для езды летнею порою в дворцовую аптеку, по другой для употребления зимою в санях, по две каретных к услугам их жен, когда они отправлялись в церковь, и по одной ломовой для домашней работы. В заключение, пожаловал каждому по 30 и по 40 душ крестьян.

Если случалось царю принимать лекарство и оно помогало, то каждый доктор получал кусок бархата или камки на кафтан и несколько дорогих соболей; не оставались они без хорошего подарка, если, с дозволения царского, успешно пользовали какого-нибудь знатного боярина. Одним словом, они были в такой чести, что сами казались князьями и боярами. Государь нередко рассуждал с ними о важных предметах, особенно о делах религии, и просил их не забывать в молитвах о благе души его. Они имели все, кроме церкви; наконец Борис внял их просьбе и дозволил выстроить храм лютеранский в Немецкой слободе, расстоянием от Москвы на четверть мили. Они собрали значительную сумму (самый бедный Немец не скупился пожертвовать часть своего имущества), и выстроили в честь Бога такую церковь, что Борис предпочел ее своим, Русским, похоронив в ней брата короля Датского, Иоанна; при сем случае он велел построить над храмом колокольню, где звонили в воспоминание о покойном принце и его единоземцах, умерших в России.

Складочная сумма была столь значительна, что Немецкие прихожане, воздвигнув Божий храм, могли на остатки ея содержать, кроме прежних пасторов, полоненных вместе с ними в Ливонии, еще двух проповедников, Германа Губемана из Вестфалии и студента Мартина Бера из Нейштата: они, прибыв в Россию 1600 года, не жалели трудов своих на учение и дела богоугодные; в скором времени составился хор из 6, 7 и 8 человек, в коем и господа медики участвовать не стыдились. Немцы плакали от умиления, что дожили в Москве, по милости Божьей, до столь счастливого времени.

В самом начале своего правления, Борис заключил союз с Римским императором Рудольфом, и, отправив его величеству в подарок, на несколько сот тысяч рублей, дорогие меха черно-лисьи, куньи, собольи, изъявил готовность выставить 10 000 воинов против Турков, на помощь христианам. В то же время султан Турецкий прислал в Москву своего посла, с весьма значительными дарами, предлагая дружбу и мир Борису Феодоровичу. Царь не принял даров и отвечал султану, что не хочет быть другом закоренелому врагу христианства, неприятелю любезного брата своего, императора Римского, что во всю жизнь свою не примирится с Турками и будет вредить им, сколько сил достанет. Вместе с тем отправил султану свиную шкуру для шубы и большой кожаной мешок, обтянутый серебряною парчою, туго набитый свиным навозом. С тех пор ни один Турецкий посол в Москве не являлся.