– Не говори так, милая…

– Это правда. Я страшно устала. Сил моих больше нет. Ты не представляешь, какое это облегчение, когда не надо подпрыгивать от каждого телефонного звонка и гадать, какую твою внучку арестовали и за что.

– Прости меня, Тотт. Я тебя любил, всегда. Только сам этого не понимал.

– И ты меня прости, Джеймс. Наверное, надо было помягче с тобой. Зря я швырнула в тебя садовым гномом.

– Пустяки, дорогая.

– Наверное, у тебя есть оправдание – ты стал совсем другим после того, как на свадьбе рисовое зернышко застряло в твоем ухе.

– Может быть, но это не давало мне права на подлости.

Они надолго замолчали, потом Тотт сказала:

– Прошлого не воротишь, Джеймс, и ошибки не поправишь, но я хочу, чтоб мы были друзьями. Не возражаешь?

– Господи, Тотт, я денно и нощно об этом молился.

– Вот и славно. И раз уж теперь мы друзья, скажи-ка мне, какого черта ты нашел в этой Джеки Сью Поттс?

– Бог его знает. Дурак я был, вот и все. Дурак набитый.

– Самое противное, что она была моей клиенткой.

– Да, я знаю. Не серчай.

– Но ты ведь мужчина, и ты не виноват, что тебя таким сотворили. Теряешь голову от всякой юбки. Ты не один такой.

«Аминь, сестра», – подумали шесть женщин, слушавшие их разговор.

– Может, и так, – сказал Джеймс. – Но думаешь, я не казнился? Тысячу раз я хотел вернуться, но было стыдно посмотреть тебе в глаза.

Тотт его услышала и сокрушенно вздохнула: господи, какой балбес! Ему невдомек, что она тотчас бы приняла его обратно.

Это ж надо, сколько всего интересного узнаешь о людях, подумала Элнер. В городе Тотт, в общем-то, любили, но считали задиристой злюкой. Что верно, то верно, отбрить она могла. Но боже ж ты мой, все дело-то, оказывается, в том, что она была безнадежно влюблена в мужчину, который ее бросил. А безответная любовь кого хочешь превратит в злыдню.

На другой день Элнер и Вербена радовались за Джеймса и Тотт, которые снова общались.

– И он трезвый как стеклышко! – сказала Вербена. – Вот уж не думала, не гадала, что доживу до такого дня.

И тут вдруг огромная стая ворон уселась на дуб, но через секунду-другую вновь взлетела.

– Какие они забавные, правда? – рассмеялась Элнер. – Я знаю, многие терпеть не могут ворон, а я вот от них всегда балдела. Сонни, кот мой, их просто ненавидел и пытался сцапать, но так ни одну и не поймал. Бедняга. – Неожиданно она запела: – Труба зовет, Сонни, зовет тебя труба, с тобою я и в горе, и в печали, люблю тебя, Сонни, люблю-у-у-у-у-у…

– Ты врешь мелодию, и потом, там совсем другие слова, – перебила Вербена.

– И так сойдет, – отмахнулась Элнер и продолжила: – Залезай ко мне на колени, Сонни, тебе стукнул всего-то годок, Со-о-онни мой…

Уилл Шимфизл хихикнул и сказал приятелю:

– Во голосок-то, а? Будто дюжину котов тянут за яйца.

После столь горестной и весьма несчастливой жизни Тотт Вутен очень нравилось на «Тихих лугах». Как-то вечером она поделилась с Руби:

– Прям тоска берет, как подумаешь, сколько прекрасных ночей пропустила я в земной жизни. Какое изумительное зрелище, эти мириады мерцающих звездочек. И ведь они всегда были там. Иногда вместе с Элнер я любовалась закатом, но потом шла домой и до поздней ночи пялилась в телик. И такая радость сейчас – видеть ночное небо, слушать сов, лягушек и сверчков. Вот оно где, настоящее, а я как проклятая каждый вечер смотрела «Династию» и «Большую долину» с Барбарой Стэнвик. Но артистка классная. Как взглянет – уложит наповал. Я таких люблю.

Лестер Шингл, взявший за правило внимательно слушать все разговоры главной подозреваемой, отметил последнюю реплику. Да, шила в мешке не утаишь. Это явная черта агрессивной натуры.

2011

Лютер Григз вел многотонную фуру и мечтал о выигрыше в лотерею. В кармане у него лежали десять билетов. В мечтах выигрыш был крупный, позволяющий купить роскошный серебристо-коричневый дом на колесах. Причем не абы какой, марку и модель Лютер знал точно. Он хотел «Баундер» со всеми прибамбасами: раздвижные двери, просторный душ, на шторе которого изображен супермен, выносные тенты.

Он бросит работу и вместе с Бобби Джо изъездит всю Америку, путешествуя от одного трейлер-городка к другому и ведя светскую жизнь. Говорят, в Бьюлтоне, Калифорния, на стоянке автофургонов «Развевающиеся флаги» есть бассейн, ресторан, по пятницам там играют в бинго, а по субботам звучит живая музыка и все готовят барбекю. Чего еще желать-то?

Дождь моросил. В боковое зеркало Лютер увидел нагонявшую его машину. Симпатичный красный «плимут-дастер» семидесятого года. Лютер пропустил легковушку, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Женщина за рулем ему помахала, Лютер ответил. Он самый, «плимут» семидесятого. Сразу видно, о машине заботятся. Краска и покрышки еще заводские.

Последние часов шесть дождь то стихал, то опять принимался, и Лютер, хоть спешил домой, держал скорость около пятидесяти пяти миль в час. В здешних краях полно нефтеперегонных заводов, в дождь этот участок дороги особенно скользкий.

Красный «плимут» ушел вперед и въезжал на мост, когда вдруг на шоссе перед ним выскочил броненосец. Женщина-водитель выбрала самый плохой вариант: пытаясь избежать столкновения, слишком резко вывернула руль. Машину занесло, и она, пробив бетонное ограждение, ухнула в реку.

– Ох, черт! – обомлел Лютер.

Он глянул в зеркало – сзади никого, впереди тоже было пусто. Лютер плавно затормозил, чтобы фура не сложилась в гармошку, и съехал на обочину. Из-под сиденья выхватил монтировку, которую держал там на всякий пожарный случай, и, выскочив из кабины, что есть духу рванул к мосту.

Красная машина еще держалась на плаву, но довольно быстро погружалась, пуская пузыри. К счастью, она была недалеко от берега, и Лютер, на заднице съехав по откосу, кинулся в реку. Он успел добрести до машины, которую уже подхватило течением, и, сделав рывок, уцепиться за ручку дверцы.

Все окна были закрыты, чего Лютер и опасался. В салоне охваченная паникой женщина никак не могла отстегнуть ремень. Машина уже скрылась под водой, а Лютер все еще отчаянно колотил монтировкой по стеклу. Только с десятой попытки ему удалось разбить окно, просунуться внутрь и расстегнуть ремень. С огромным усилием он открыл дверцу, вытащил женщину из машины и со всей силы толкнул ее наверх. Последнее, что он видел, – женщина всплывала, молотя ногами в чулках. Ну слава тебе господи.

Машина легла на дно, и только теперь Лютер вспомнил: черт! я ж плавать-то не умею…

В пять лет он чуть не утонул, когда отец швырнул его в озеро. С тех пор Лютер жутко боялся воды.