к съемочному процессу с первого ноября. Похоже, у молодого Рюу Сато появится возможность учиться у гения.

Максимально вежливо поблагодарив за оказанное доверие, я переслал нужные контакты, заодно позвонив по одному из номеров в записной книжке:

— Сато-сан. Сейчас к тебе придет письмо. Не забудь показать его боссу, пусть Кудо-сан за тебя порадуется. С первого ноября ты будешь младшим помощником Тэкеши Китано на съемках нового фильма. На время, пока ты будешь там работать, за тобой сохраняется текущее место и зарплата, которую получаешь. Учись, впитывай все, что можно. Надеюсь, это поможет тебе в будущем…

Все. Данное обещание я выполнил, теперь можно приступать к рутине и текущим задачам. Потому что большое искусство — это хорошо, но кушать хочется каждый день. А йены сами себя не заработают. Приходится пыхтеть.

Хотя удивительно, что удалось договориться. Великий актер и режиссер не любит борекудан. Слишком много неприятностей было в прошлом связано у него с криминалом. Позже, в автобиографии, он напишет: «Спасибо маме, которая сумела удержать от этого. Многие мои друзья стали бандитами. Я — прошел по краю». Через десять лет он покажет наши Семьи, как они есть: жестокими, продажными, готовыми ради денег на любое преступление. Увы — я не ангел и наблюдаю это каждый день. И это — одна из сторон Ниппон. Ночная, черная, как душа демона. И моя цель — использовать даже эту кровь, грязь и ненависть на пользу стране.

* * *

В Чибе засиделся до трех дня, но когда уже поехал домой, меня вызвонил один из сятэй:

— Исии-сан, у нас проблема возникла с ходя.

Еще одно прозвище китайцев у местных. И варвары, и обезьяны тупые, и ворье из-за океана. Не любят у нас соседа. Впрочем, после кровавых разборок в прошлом, японцев тоже на материке терпеть не могут. Как говорится — все постарались показать свои самые худшие стороны.

— Где именно?

— В Такасечо, на северном причале. Улица Китабасу, рядом с плавучими кранами.

Уточнив у Нобору Окамото, ответил:

— Я рядом, буду у вас через десять минут. Продержитесь?

— Мы — да. Главное, чтобы парни узкоглазых не прибили. Но десять минут потерпим.

Интересно, во что это бойцы могли вляпаться?

Картинка интриговала. У одного из причалов, в самом конце, торчала небольшая шхуна. Вряд ли рыбацкая — нет привычных кранов для работы с сетями. Скорее всего — какой-то мелкий каботажник. Перегородив выход с причала, кучковалось человек пятнадцать работяг в спецовках и пятеро сятэй: в черных костюмах и любимых солнцезащитных очках. Двое держали обломки досок. На одной — следы крови.

Заметив подъехавшее начальство, старший «могучей кучки» рысцой побежал встречать.

— Исии-сан! Сумимасен, что пришлось побеспокоить.

— Дайджобу десу, все нормально. Что стряслось?

— Боюсь, это долго рассказывать.

— В нас уже стреляют? Нет? Тогда давай в деталях. Я хочу понять, какие неприятности могут грозить Семье.

Выслушав доклад, запомнил парня. Говорит по делу, не мямлит, факты излагает четко и без словестного мусора.

Значит, давно известная местным толпа китайцев, таскавших разнокалиберную контрабанду и дурь. После того, как мы этот кусок прибрали к рукам и договорились с диаспорами, «вольные торговцы» сильно просели в деньгах. Товар у них брать перестали, напрямую с местными торчками договариваться не разрешили. Поэтому покрутились чуть-чуть и взвыли от досады. Но Токио — не Гонконг, гадить на улицах просто так не дают.

— Там у южных причалов пивоварня и кабак. Рыбаки и матросы обычно отдыхают между рейсами. Вот ходя к ним и прицепились. Но силы не рассчитали — народ крикнул «наших бьют», узкоглазым тут же накостыляли. Мало того, гнали обратно, чудом никого не затоптали. Треть успела на корабль забиться, с холодняком теперь оттуда орет на нас. А остальные вломились в фуру, которую разгружали и там забаррикадировались. Говорят, что общаться станут только со старшими. Боятся, что мы их прямо на пирсе грохнем.

— У нас кто-нибудь пострадал?

— Двоим работягам рожи разбили, но в остальном без проблем.

Понятно. Соседи забычили, по башке получили и теперь пытаются любым способом просочиться на борт. Чтобы отдать швартовы и умотать подальше из негостеприимного порта. Кстати, правильно опасаются. Это сейчас вроде основной задор у толпы прошел, а ведь могли бы и затоптать в процессе выяснения отношений. Но проблему все равно придется как-то разруливать. Трупы иностранцев в порту мне совершенно не нужны. И одно дело — если кто дуба даст на лоханке, совсем другое — когда под прицелом камер на пирсе станут руки-ноги ломать.

— Что же, пойдем беседовать. Кто из отловленных старший?

— Не знаю, вроде капитан. Он как раз с идиотами в фуре сидит.

Вот и хорошо. Значит — с ним и попробую конфликт погасить.

Беседа началась с претензий. Из потока ломанных японских слов я понял, что меня обвиняют во всех грехах. И что в Гонконг и другие порты больше не пускают. И что здесь бизнес сдох. И что денег нет. И вообще — козлы кругом, бедных-несчастных китайцев обижают. Я послушал чуть-чуть, потом спросил у переминавшегося рядом водителя:

— Товар ценный внутри?

— Хай, господин. На фабрику заказ привезли.

— Жалко. Я бы их там отпинал, но коробки переломаем. Поэтому придется по-другому… Эй, капитан! Как тебя там? Здесь Тэкеши Исии, вакагасира Инагава-кай. С кем разговариваю?

— Это Чень, я капитана!

Вряд ли он Чень. Скорее всего — у него паспортов с разными фамилиями на все случаи жизни. Но — без разницы.

— Слушай сюда, Чень… Мне орать лень, поэтому давай пройдем на твой корабль и там уже разберемся с проблемой. Никто вас не тронет, если не станете борзеть и лаяться. Выходите, вместе со мной на лоханку и там уже дела обкашляем. Устроит тебя?

— Меня бить! Людей моих бить! Нам доктор звать!

— Чень, еще раз. Или ты прямо сейчас вылезаешь и топаешь к себе. Или я позвоню Чен Кон. Он в местной диаспоре за старшего. Попрошу приехать. Старик с удовольствием заглянет пообщаться с тобой и с твоими идиотами. Поверь, врач тебе после этого не понадобится.

Да, местные китайцы приняли новые условия игры и за порядком среди соплеменников смотрят строго. Если кто облажался — зачастую даже до Китая не довозят. Где-то по дороге в процессе депортации прямо на борту на куски шинкуют. Зато на занятой ими территории — тишина и благолепие.

Мое предложение позвонить Кону не понравилось капитану. Поэтому постенав еще для порядка, мятый мужик и часть его команды настороженно вылезли из трейлера и потопали по пирсу к шхуне. Я двинулся следом, прихватив с собой телохранителя и старшего из сятэй: Санго Яно.

— Я пойду за капитаном, пистон ему вставлю и назначу штраф за бардак. Через пятнадцать минут если не выйду — звонишь оябуну, продолжая блокировать причал.

— Господин, если они вас убьют, мое имя навсегда будет опозорено! Разрешите с вами!.. И канаты могут обрубить, мы их не остановим.

— Попробуют на нос и корму лезть к канатам — сразу атакуйте. Парней здесь поставь, я еще подмогу вызвал на всякий пожарный. Вон уже видно, машины едут… Хочешь со мной? Пошли. Но любым железом махать — только по моему приказу.

Прежде чем подниматься на борт, я посмотрел на нос и нахмурился. С причала была видна вся палуба. И рядом с леерами я разглядел собаку. Точнее говоря — ходячий скелет, бывший когда-то собакой. Бедолага с язвами на свалявшейся шкуре, гноящимися глазами и поджатым хвостом. Когда-то гордое животное лежало на краю, даже не пытаясь пошевелиться.

— Яно-сан, не знаешь, что это они барбоса так мучают? Я знаю, что китайцы жрут все, что шевелится. Но его даже в суп не положишь.

— Слышал от докеров, что держали от воров, господин.

— От воров? У нас в порту вроде не воруют, насколько я знаю.

— Здесь три причала, куда варвары швартуются. Думаю, это они от своих страховались.

— Вряд ли собака в таком состоянии способна что-нибудь делать.

— Еще слышали, что хотели утопить. Но когда здесь на цепи за борт сбросили, им быстро объяснили, что гадить не надо. Поэтому вытащили, вернули на место. В море вышвырнут.

— Понял…

* * *

В каюткомпании мне не понравилось. Это насколько надо личную собственность не ценить, чтобы жить, как на помойке? Единственный центральный стол уляпан, грязно кругом, на полу мусор мелкий валяется. Зато — как только Чень со своими людьми оказался на борту, сразу расправил плечи и обрел уверенность. Дурак он, у меня же руки развязаны. Если что-то пойдет не так, я их всех