его мать мать бежала с подругой в Австралию, а остальные члены семьи подумывали о Бразилии и даже получили бразильские визы, но вдруг получили телеграмму от матери Юры, в которой она сообщала, что Австралия согласна принять их в качестве иммигрантов. Всеволод Бароцци де Эльс (сын атамана Забайкальского казачьего войска) работал в начале 1950-х торговым представителем фирмы «Чурин и Кº» и случайно увидел на улице объявление, адресованное русским в Китае; он попросил сестру, жившую в Америке, прислать приглашение. Он уже плыл с семьей на корабле в Сан-Франциско через Сидней, но в пути один из детей заболел, и родители передумали ехать в США, высадились в Австралии и остались там навсегда. Даже редкие заявления о сознательном желании поехать именно в Австралию звучат несколько необычно: например, Владимир Гантимуров (инженер!) решил ехать не в США, а в Австралию, после того как в Америку уехал его брат и написал оттуда, что эта страна чересчур механизирована[517].

Плавание и первые впечатления

Плавание из Европы, длившееся около месяца, часто оказывалось ужасным. Суда, заказанные IRO для перевозки мигрантов, были или переоборудованными американскими судами для перевозки войск, или старыми посудинами вроде «Дерны» (ее владельцем был грек, а зарегистрировано судно было в Панаме), которые «давно следовало разобрать на металлолом»[518]. Ди-пи редко получали в свое распоряжение каюты; чаще всего их размещали в двух больших трюмах без окон (один – для мужчин, второй – для женщин), где до потолка в три уровня размещались нары. Один пассажир вспоминал, что мужской трюм был особенно неудобным, потому что находился в самом низу. Корабль мотало по волнам, и внизу, в трюме, «болтало, как в лифте в высотном здании»[519]. Суда набивались под завязку, а гигиенические условия там были самые примитивные. Бывалые беженцы отмечали, что среди пассажиров отсутствовали взаимопомощь и доброжелательность, особенно в женском трюме, где все беспрестанно ссорились из-за территории и шума, который поднимали дети. На «Дерне» однажды случился скандал с политическими обвинениями, отчасти спровоцированный женщиной, которая надолго оккупировала единственный кран с водой в женском помещении. Часто люди жаловались на еду: иногда просто потому, что их кормили чем-то непривычным (восточные европейцы плохо переносили маслины и спагетти с томатным соусом, которые подавали на кораблях с итальянскими экипажами, набранными в Неаполе), но было и такое, что в середине вояжа испортилось мясо из-за поломки корабельных холодильников[520].

Существенной причиной недовольства было разлучение жен (с детьми) и мужей, часто рассказывали о тайных любовных встречах по ночам в спасательных шлюпках[521]. Наталия Баич, по натуре не любительница жаловаться, вспоминала плавание как нечто ужасное: у нее на руках было двое девятимесячных близнецов, причем оба болели. Они вместе находились в женском помещении, а муж – отдельно, в мужском, так что он никак не мог помочь жене. На молоко в бутылках у близнецов была аллергия, а поскольку медики на борту корабля не одобряли кормление грудью, кормить детей приходилось украдкой. Когда судно наконец пристало к берегам Австралии, малыши уже походили на «скелетиков»[522]. В начале сентября 1949 года разразился громкий скандал из-за смерти девятнадцати младенцев во время плавания (больше всего случаев было зафиксировано на пароходах «Протея», «Нелли» и «Фейрси») и по прибытии в Бонегиллу: эту историю подхватили австралийские газеты, и по настоятельной просьбе Колуэлла представитель IRO Кингсли выпустил заявление, в котором говорилось, что Австралия никоим образом не виновна в этих смертях; это заявление сам Колуэлл зачитал в парламенте[523].

Не на всех судах все обстояло так плохо. Николаю Ключареву, отбывшему в Австралию на пароходе «Нелли» в 1950 году, поначалу понравились чистота и порядок на борту; кроме того, там выпускалась корабельная газета, проводились уроки английского, устраивались концерты, танцевальные вечера, кинопоказы – все это он расписывал в самых радужных красках. Правда, с десяти вечера действовал комендантский час (для недопущения непристойного поведения), и ходили слухи, что, если парочку застукают за сексом на палубе, обоих нарушителей приличий отошлют обратно в Германию. С семи утра и до десяти вечера в громкоговорители безостановочно зачитывались всевозможные инструкции и советы. Зато в ту первую неделю пассажирам даже подавали свежие фрукты. Обстановка резко переменилась, как только судно попало в первый шторм. Большинство пассажиров сразила морская болезнь. На борту царило железное правило: с восьми до одиннадцати часов утра все пассажиры должны были находиться на палубе, пока происходила уборка спальных помещений и совершались ежедневные медицинские и полицейские обходы; на это время запирались все уборные, кроме одной. Поэтому маявшиеся морской болезнью пассажиры кое-как выползали на палубу и бессильно лежали там, мучаясь неудержимой тошнотой[524].

Но, несмотря на все неприятности, во время этих долгих плаваний молодые эмигранты часто развлекались как могли. Так, во всяком случае, можно подумать, рассматривая фотографии, на которых они позируют на палубе в шортах и летних платьях, и читая их воспоминания о танцах под джазовую музыку по вечерам, не говоря уж о сексе в спасательных шлюпках. Однако, поскольку на борту собрались пассажиры разных национальностей, нередко вспыхивали конфликты, особенно между евреями (которых часто подозревали в симпатиях к коммунизму или к СССР) и мигрантами из Прибалтики или Восточной Европы (которых подозревали в пособничестве нацистам). На борту «Фейрси», прибывшего в Австралию в июне 1949 года, было много русских (хотя «многие были записаны украинцами, белорусами, поляками, латышами и т. д.»), среди которых затесались власовцы и «большая группа энтээсовцев». Как вспоминал один молодой энтузиаст, «еще находясь на теплоходе, они начали устраивать собрания членов союза для ознакомления и совместных планов работы в Австралии»[525].

Мигранты из Европы, ехавшие по программе массового переселения IRO, везли с собой относительно мало багажа (несколько чемоданов с личными вещами, профессиональными инструментами – по 50–100 килограммов, больше не разрешалось правилами) и еще меньше денег (из Германии запрещалось вывозить свыше 40 марок на человека)[526]. Иммигранты из Китая, которым предстояло более короткое и часто более приятное плавание, встречались с меньшими ограничениями, хотя семье Натана Мошинского, переселявшейся из Шанхая, пришлось прятать кое-что из ценностей (на руки, под одежду, нанизывали часы, а статуэтки Будды набивали американскими долларами). Большое семейство Галины Кучиной, покидавшее в 1957 году Хайлар и Харбин по программе, организованной Всемирным советом церквей, везло с собой все, что могло бы пригодиться на первых порах в Австралии: костюмы и пальто, сшитые на заказ в ателье, обувь и нижнее белье, стеганые одеяла, а также большой, на несколько лет, запас одежды на вырост для маленькой дочери[527].