он сражался за свою честь и независимость. Вызывает возражения и тезис о том, что Диэй и Критолай лишь эксплуатировали идею национальной борьбы с Римом ради «упрочения своих позиций»[1072]. На наш взгляд, последующие события убедительно свидетельствуют, что идея независимости была не средством, а целью их политической деятельности. Негативная оценка этих лидеров, далеко не всегда справедливая, во многом объясняется влиянием враждебно настроенного по отношению к ним Полибия.

Таким образом, проблема Ахейской войны по сей день далека от своего разрешения и нуждается в дальнейшем изучении. Учитывая сложную внутриполитическую ситуацию в Греции, нельзя полностью отрицать её социальные аспекты. Но не меньшей ошибкой было бы чрезмерное их абсолютизирование. Без обращения к историческим источникам и анализа конкретных событий невозможно дать правильную оценку характеру этой войны. Итак, опираясь на сведения античных источников, попытаемся реконструировать события и дать им собственную оценку.

Разгромив в 168 г. до н. э. Македонию, римляне устранили последнюю серьёзную силу, которая могла оказать им сопротивление, и фактически стали хозяевами всего Балканского полуострова. Слабые греческие полисы и союзы (за исключением Ахейского) римский сенат всерьёз не воспринимал, они вели себя лояльно и, похоже, примирились с римским господством. В Греции оставалось много людей, недовольных владычеством Рима, но, зная мощь его оружия, они не осмеливались на открытое выступление.

Нельзя сбрасывать со счетов фактор морально-психологический: гордыня победителей и горечь побеждённых, усиленные разностью менталитета двух народов, стали важными предпосылками будущей войны.

Ситуация на Балканах усугублялась экономическим упадком и ростом социальной напряжённости. Междоусобицы, а затем и римское завоевание полуострова, кровавое и жестокое, имели конечным результатом разорение значительной части Греции. Усилилась имущественная и социальная поляризация общества на фоне продолжающегося кризиса полиса. И всё это происходило в условиях иноземного господства, хотя римляне на первых порах и делали вид, что считаются с греками и их интересами.

Таким образом, возник сложный клубок противоречий: имущественных, социальных, политических, этнических (греки против римлян). В таких непростых условиях и произошла Ахейская война, поэтому в оценке её характера и сути в скудной историографии вопроса существуют столь различные мнения, в том числе диаметрально противоположные.

Следует учитывать, что во время III Македонской войны многие греческие союзники Рима скомпрометировали себя в его глазах недостаточной лояльностью или сочувственным отношением к македонскому царю Персею. После разгрома Македонии Рим перестал нуждаться в помощи греков, исходя из политической ситуации, союзники просто стали не нужны. Этими двумя моментами и объясняется общее ужесточение политики римлян на Балканах. Теперь союзников стремились ослабить и превратить в бесправных подданных. Ахейский союз вёл себя подчёркнуто лояльно, но и он не избежал репрессий.

Однако даже и после этого Ахейский союз оставался единственной реальной силой на Балканах. В 156 г. до н. э. он вступился за разграбленный Афинами Ороп (Paus. VII, II, 4), продолжались его дружеские связи с Египтом. В 153 г. до н. э. воюющие между собой Родос и Крит оба просили у союза военной помощи, но Калликрат заявил, что без разрешения Рима ахейцы уже не имеют права вести войну (Polyb. XXXIII.16.7). Все понимали, что ахейский суверенитет стал пустой формальностью, но копившееся раздражение в любой момент могло прорваться.

Калликрат снискал всеобщую ненависть и презрение (Polyb. XXX.23). Депортированные в Италию ахейцы, оказавшиеся там в положении заложников, приобрели в союзе ореол мучеников. Руководство союза неоднократно обращалось в Рим с просьбами о них, чтобы они не пропадали на чужбине без суда и следствия, предлагало судить их в самой Ахайе, но неизменно получало ничем не мотивированный отказ (Polyb. XXXI.8). Согласно Полибию, в Риме побывало не менее шести посольств с просьбой вернуть высланных (см.: Polyb. 8; XXX1, 7, 14–17; XXXIII, 1,3; XXXIII, 3; XXXIII, 14), но П. Бенеке почему-то насчитывает всего четыре[1073], а П. Дироу – пять с 165 по 150 г. до н. э.[1074] Только в 151 г. до н. э., сочтя их слишком старыми, чтобы они могли навредить Риму, 300 выживших отпустили. Остальные умерли или были казнены за попытки побега (Paus. VII, 10). Их возвращение вызвало новый всплеск антиримских настроений в Ахайе, многие из них заняли высокие посты в союзе.

Греки осудили начало III Пунической войны (Polyb. XXXVII.1), понимая, что римляне «открыли новый способ действий» (Polyb. XXXVII.2.7), значительно более жёсткий: видя жестокость Рима по отношению к Карфагену, греки начинали бояться и за своё будущее. Рим воевал одновременно в Африке, Испании, Македонии, в таких условиях ахейцы могли надеяться на свержение его владычества. Федерация не была «одним из наиболее антиримских государств»[1075], но её двусмысленное положение и диктат римлян становились невыносимыми. Это и стало главной причиной войны, в которой очень важным был именно моральный фактор. Характерная фраза Критолая «дольше я терпеть не намерен!» (Polyb. XXXVIII.11.2) показывает раздражение не только его, но и многих ахейцев. Стратег желал видеть в римлянах друзей, а не господ (Polyb. XXXVIII.10.8), однако они хотели быть и теми, и другими; альтернативой была война[1076]. Как и IV Македонская, Ахейская война была не войной двух независимых держав, а фактически восстанием против устоявшейся власти Рима[1077]. Очевидно, так воспринимали её и сами римляне, не случайно Веллей Патеркул пишет, что ахейцы начали «мятеж» (I.XI.2).

Вспышка произошла во время очередного инцидента со Спартой: «римляне выискивали повода к войне» (Just. XXXIV.1.3) – жалобы спартиатов на ахейцев пришлись кстати. Ахейцы были сильны тем, что держались друг за друга (Just. XXXIV.1.1) – сенат решил расколоть союз. В 147 г. до н. э. римские послы потребовали отделения от союза Спарты, Коринфа, Орхомена, Аргоса, Гераклеи, что фактически означало роспуск федерации. Характерно, что из перечисленных городов отделиться желала фактически только Спарта и, возможно, Гераклея[1078]. Римское вмешательство приняло форму поддержки сепаратистски настроенных[1079] членов союза против центрального правительства[1080]. Послы имели приказ сделать города независимыми, «чтобы легче было»[1081] привести их «к покорности» (Just. XXXIV, 1,5). Ни одно греческое государство не могло отказать римскому арбитражу[1082], и послы не ожидали сопротивления. Впрочем, следуя римской «двойной дипломатии», выгода в любом случае была очевидна: или союз распускался, или при отказе его громили.

Требование раскола союза вызвало «вспышку патриотизма», чаша терпения переполнилась, и ахейцы возмутились. Новым стратегом союза стал Критолай, убеждённый враг Рима. Попытка сената выиграть время не удалась, смягчение тона (Polyb. XXXVIII.8.5) ахейцы поняли как желание расправиться с ними после освобождения римских войск в других местах (Polyb. XXXVIII. 8.10). Решение союза воевать с Римом стало «военным и политическим самоубийством»[1083], но иного варианта для Ахайи уже не было – кроме негодования на сенат сыграл свою роль страх перед