– Господи, – прорычал Дженсен и, резко остановившись, отпустил мою руку.

Там, впереди, суетились мальчишки, фотографируя на мобильники чей-то автомобиль. У меня отвисла челюсть, когда я увидела, что они снимают, и злость едкой кислотой растеклась по всему телу.

Мы стояли в нескольких шагах от автомобиля Гэвина. Это был не какой-то навороченный болид – всего лишь старенькая «Хонда», но Гэвин любил свою малышку и мыл ее чаще, чем собственного пса. И сейчас через весь ее корпус – от капота и лобового стекла до багажника – тянулась надпись, нанесенная аэрозольной краской цвета крови.

* * *

Мышцы живота ломило от боли.

Дженсен не шутил, когда сказал, что собирается устроить мне взбучку. Я сбилась со счета, сколько ударов ногами и кулаками получила от меня боксерская груша. Я настолько вымоталась, что сейчас могла только смотреть, как он сам лупит грушу замотанными в бинты кулаками.

Рубашка валялась на полу.

И мне открылось самое увлекательное зрелище.

Тугие мышцы на его спине напрягались и перекатывались при замахе. Кожа красиво блестела от пота, а из-под бейсболки, надетой козырьком назад, выглядывали влажные завитки волос.

Мой рот превратился в пустыню.

Наклоны. Удары коленями. Кулаками. Он выглядел божественно в постоянном движении вокруг снаряда, демонстрируя технику настоящего профи.

Дженсен отступил, опуская руки, и оглянулся через плечо. Его светло-голубые глаза сверкнули, что служило предупреждением. Он резко развернулся и рванул прямо ко мне, застывшей посреди матов. Я сразу догадалась, что это своего рода тест – практика самообороны при атаке спереди, – но когда на тебя бросается чувак ростом под два метра, тут нужен особый навык, чтобы вовремя среагировать.

Я отвела ногу назад, собираясь с силами, и подняла руки, готовясь «ударить и бежать» – как окрестил эту тактику Дженсен. Горло. Глаз. Солнечное сплетение. Пах. Другие уязвимые места. Я собиралась нанести удар коленом в солнечное сплетение, поскольку чувствовала больше силы в ногах.

Я сделала выпад коленом, но Дженсен легко уклонился от прямого попадания. Его руки мигом захватили мои, прижимая их к бокам, и я замахнулась пяткой, но в последний момент он увернулся, и моя нога уперлась в мат.

Чертыхаясь себе под нос, я приготовилась бить в пах. Очевидно, предвидя мой следующий маневр, он перенес центр тяжести на другую ногу, и, потеряв равновесие, я полетела вниз, ругаясь, как пьяный матрос.

Дженсен быстро сместился, принимая на себя всю тяжесть падения, но воздух все-таки выбило из моих легких, когда я приземлилась на него сверху. Рассмеявшись, он перевернул меня на спину и навис надо мной, упираясь руками в маты по обе стороны от моей головы. Потный и липкий, он все равно возбуждал меня.

– И ты целуешь свою маму этим ртом, извергающим столь грязные ругательства? – спросил парень.

– Я и тебя целую.

– Это верно. – Он опустил голову, касаясь губами моих губ. – И мне даже нравится, когда ты так ругаешься.

– Почему меня это не удивляет?

– Ничто не должно удивлять тебя во мне. – Дженсен перенес вес на одну руку, подхватил выбившуюся из хвоста прядь моих волос и заправил ее обратно. – Ты почти победила меня.

Я сморщила нос.

– Почти не считается.

– Ошибаешься. – Парень устроился между моих ног, и его рука пришла в движение, сползая по моим щекам к шее и ниже, к изгибу плеча. – Но ты близка к успеху. У меня были годы практики. А тебе хватило месяца.

– И когда же ты успел? – спросила я, закусывая губу, когда его пальцы прочертили линию моей ключицы.

– Я тебе не рассказывал?

– Нет. – У меня перехватило дыхание, когда он оторвался от ключицы и перешел к V-образному вырезу моей футболки.

– Я начал заниматься в конце восьмого класса, летом. – Дженсен отвел взгляд, сосредоточившись на том, что делал его палец. – Во мне накопилось много… злости.

– Серьезно?

Его палец забрался под футболку, и меня обдало жаром.

– Да. После всего, что случилось с Пенном. Я никогда не считал, что мы виновны в его смерти. – Его ресницы вспорхнули, и я заглянула в кристально чистые глаза. – Но это не значит, что я ничего не чувствовал. Я злился на него, на себя, на многое другое, что не имело к нему никакого отношения.

Я догадалась, что «многое другое» связано с его братом. Прежде я не знала таких подробностей его жизни, и теперь мне оставалось лишь слушать. Парень снова перевел взгляд на свою руку и надолго замолчал.

– Как-то ночью я столкнулся с Шоу. Начал огрызаться, и вместо того чтобы настучать мне по башке, он втянул меня в крав-мага, и с тех пор я здесь.

– Боже, представляю, каково сейчас Шоу – вся история с Гэвином и Ви, которую так раздули, что теперь его брата подозревают во всех грехах. – Я погладила его по подбородку. – Выходит, ты давно знаком с Шоу?

Джесен повернул голову, целуя мою ладонь.

– Да, он приходил ко мне несколько раз после… несчастья с Пенном. Думаю, потому, что с Гэвином они не очень-то близки, и он помогал мне, подсознательно желая помочь Гэвину. И он действительно помог.

Я улыбнулась.

– Рада это слышать. Я не знала, что ты страдал.

– Ты наверняка думаешь, что я ничего не чувствовал, потому что не воспринимал это так, как ты, но смерть Пенна здорово выбила меня из колеи. – Его взгляд вернулся ко мне. – Я знаю, ты не любишь говорить о Пенне, но ты должна понять, что мы не виноваты. – Парень поймал мой подбородок, когда я попыталась отвернуться, и заставил меня смотреть ему в глаза. – Я не говорю, что мы не несем никакой ответственности. Это не так. Но мы были детьми. Мы приняли глупое решение, а Пенн… Боже, как я ни скучаю по нему, но не могу не признать, что у него были проблемы с психикой. Ты сама это знаешь, Элла. И дело даже не в том, что происходило в школе.

Я сделала глубокий вдох, упираясь в него грудью. У Пенна действительно были проблемы – приступы гипертрофированного счастья сменялись затяжным унынием. Такие перепады настроения и поведения случались независимо от травли в школе и вечных ссор его родителей. Порой это происходило ни с того ни с сего, когда он был с нами и мы мирно общались. Доктор Оливер как-то сказал мне, что, возможно, Пенн страдал от депрессии – психического расстройства, усугубляемого внешними факторами, – и, если бы он получил профессиональную помощь, его жизнь, скорее всего, сложилась бы по-другому. Я не придавала особого значения его словам, полагая, что у ребенка не может быть такого заболевания, но, видимо, жестоко ошибалась. Депрессия может развиться в любом возрасте, но Пенн, казалось, всегда справлялся с тем, что грызло его изнутри. Он всегда улыбался. Всегда.

– Я знаю, – прошептала я.