лица. Я упираюсь в стену. Смотрю на мелкий узор декоративной штукатурки и стараюсь снова задышать.

Наверное, мне достаточно, но Владу попросить не продолжать я физически не могу. Парализовало.

— Он гнида, Юль. Все они гниды. И если тебе, чтобы выгрызть счастливый билет, нужно помочь одной гниде утопить вторую — даже не сомневайся. Нас никто не пожалел тогда. И мы жалеть не должны. А это… — Влад делает оборот вокруг оси, ловит мой взгляд, подмигивает: — Считай, компенсация. Пользуйся, малая. Твоя совесть чиста.

Глава 32

Юля

Я хотела получить от Влада поддержку и мотивацию, а получила разбитые вдребезги иллюзии.

Я всё придумала. Просто всё. Меня ввязали не в драку, где с одной стороны зло, а с другой — добро, требующее моей защиты. Я ценой собственного будущего все это время защищала негодяя, который обворовал мою маму.

После отъезда Влада ночь прорыдала в подушку.

Я всего этого не знала. Я идеализировала себе Тарнавского. А он… Он же вот именно такой, каким я вижу его сейчас.

Был. Остается. И будет таким.

Ходить на работу и взаимодействовать с ним становится невыносимо.

Я чувствую себя пойманным в клетку животным. К прутьям подведен ток.

Мое спасение в изможденности. График в суде сейчас сумасшедший. Бесконечные судебные заседания. После шести — бумажная работа.

Я исполняю ее и пропускаю мимо ушей любые ремарки работодателя. В столе лежит заявление об увольнении. Я успокаиваю себя тем, что скоро уйду.

Странно, но желание мстить так и не родилось. Если чего-то и хочется — то отмыться.

В эти дни даже в лицо ему не смотрю. Его голос вызывает дрожь. Взгляд липнет к коже и клетка за клеткой сжигает ее, делая меня еще более уязвимой.

Мне больно. Мне страшно. Но жажды его крови нет.

Я хочу спрыгнуть и забыть. Его. Его поступки. О его существовании. Если это, конечно, возможно.

Под светом фонарей сворачиваю в свой двор и ускоряюсь.

Сейчас почти полночь. Бойцовская собака продолжает меня трепать. Я еле волочу ноги, хочу упасть на подушку и уснуть.

Но в спину бьет яркий свет фар. Страх прокатывается горячей волной по позвоночнику. Мешает дышать ровно. Ускоряет биение сердца.

Нельзя этого делать, но я оглядываюсь.

Белый свет слепит. Надежда на совпадение рушится вслед за остальными моими надеждами. Я отлично знаю этот внедорожник.

Знаю… И знать не хочу.

Отвернувшись, продолжаю путь к подъезду. Лезу в сумку и задеревеневшими пальцами пытаюсь найти ключи от квартиры.

Не могу сейчас говорить. На дуру упаду. Сделаю вид, что не узнала. Юркну в подъезд, телефон выключу. Закроюсь в квартире и лягу спать.

Иду так, что машина объехать меня не может. Чувствую, что она подпирает. Жар лижет бедра и ягодицы. Делаю шаг в сторону подъезда — внедорожник газует, совершает слишком умелый, как для меня, маневр, и тормозит рядом.

Стекло со стороны пассажира опускается. Я продолжаю идти. Перед собой смотрю. Дышу рвано, пока не слышу командирское:

— В машину. Ю-ля.

У самой душа уходит в пятки, но я доигрываю. Подпрыгиваю, прижимаю ладонь к грудной клетке, смотрю на Смолина как бы удивленно.

Понимаю, что мои актерские способности его ни черта не интересуют.

— Ой… Это вы! Вы извините, Руслан Викторович, но я не могу сейчас… Мне маме надо позв…

— Сядь в машину, Юля.

Смолин глушит мотор — вместе с ним гаснут и фары. Во дворе становится еще темнее, чем было. Меня сковывает огромное нежелание.

Я… Просто не хочу. А сказать об этом вправе?

— Юль… — Сдаюсь. Дергаю ручку и сажусь на высокое кожаное сиденье.

Захлопываю дверь. Тут же слышу характерный щелчок.

Стараюсь справиться с паникой. Я близка к тому, чтобы сходить в церковь и поставить свечку. Знать бы еще, кому в таких случаях молятся…

— Я вчера тебя часа два ждал в квартире, Юля, — голос Лизиного отца звучит обманчиво спокойно. Я на секунду жмурюсь, потом распахиваю глаза и смотрю на него, сводя брови в напускном сожалении.

— Простите, Руслан Викторович. Меня Тарнавский задержал… Столько работы сейчас… Я вчера в десять ушла. Сегодня вот…

Создаю суету, от которой и саму тошнит. Взмахиваю рукой, мажу взглядом по дисплею со временем.

— Полночь почти. А я только из суда еду… Как сидорову козу гоняет. Я ни есть не успеваю, ни…

— Написать что помешало? — Он спрашивает так же спокойно, запуская по моему телу бешеные скачки мурашек.

Помешало мне отчаянье. Но я этого сказать не могу.

— Забыла, — тяжело вздыхаю и смотрю на мужчину виновато.

Это напоминает мне, как играла перед Тарнавским, когда он водил языком по моей коже, зажав на своем столе. До недавних пор — это было самое яркое мое горько-сладкое воспоминание. Теперь на нем слезы сжимают горло. Я чуть не отдалась подлецу.

— Больше не забывай, Юля. Договорились?

Быстро-быстро киваю, смотря при этом на руль.

Я ужасно боюсь, что по моим глазам кто-то из мужчин прочитает лишнее, поэтому стараюсь не смотреть ни на Тарнавского, ни на Смолина.

В машине тихо. Я бы хотела, чтобы он меня отпустил. Пусть скажет: «завтра на точке». Я выдохну, свалю. Несколько дополнительных часов меня не спасут, но сейчас находиться рядом с ними невыносимо. Участвовать во всем этом.

Берусь за ручку. Сжимаю ее, но не дергаю. Бессмысленно.

Жду щелчка. Пожалуйста.

— Пять минут удели мне, Юля.

Закрываю глаза. Незаметно глотаю истеричное: «нет!».

Открыв, смотрю на Смолина из-под полуопущенных ресниц.

Я до сих пор не знаю, попал ли к нему конверт. Он не вычитал меня за флешку.

Я могла бы поверить в то, что в его лице можно получить куда более мягкое покровительство, чем господин судья, но интуиция кричит, что нет.

— Скажу тебе честно, Юля, я недоволен.

Возможно, не будь я в перманентном стрессе на протяжении последних недель, вот сейчас все оборвалось бы. Но я воспринимаю его слова удивительно спокойно.

Увольте меня. Увольте, пожалуйста. Я деньги верну.

— Мы с тобой хорошо поговорили. Я думал, ты все поняла.

Рука мужчины проезжается по рулю. Смотревший перед собой Смолин поворачивает голову ко мне. Врезается взглядом в мое лицо. Мерещится, что воздуха становится меньше и вдыхать его как-то… Сложно, что ли.

Промямлить «я все поняла», без сомнений, уже не поможет.

Вообще я прекрасно понимаю, что происходит. Мой испытательный срок закончился.

— После подготовительного заседания не позвонила даже. Просто рассказала бы, как настроение было. Может подметила что-то…

— Я… Ничего… — Замолкаю.

— С ключом хуйня вышла. Парни сказали, ты дала