– Букач, детка, ты чего там закопошилась? А? Напугана, или еще что-нибудь почуяла?

– Да, о Великий, нет, о Великий! Проголодалась я, вот оно как! Дозволь попитаться? Уж я отслужу!

– Дозволяю. И, между прочим, заранее догадываюсь – в чем именно ты изыскала себе пропитание.

Букач – только глазом моргнуть – вывернулась наружу сквозь щель из планшетной сумки… замешкалась на миг, дабы, дрожа от нетерпения, но верноподданно выслушать пустую тираду своего «овеликого», то есть, меня, и скакнула к «холмику». Фырь, фырь! – и от мары не осталось ничего, кроме щепотки невесомого праха… да я и не уверен, если честно, что там и прах-то был… может, просто дорожная грязь, высохшая в летнюю пыль.

– Букач!

– Я здесь, о Великий. Прещедрый!

– Есть еще мары поблизости? Или им подобные, кто на н ас… на меня зубы точит, хвост поднимает?.. – Букач еще и скрипнуть в ответ не успела, а я и воздуху в грудь не набрал после грозной своей тирады, как уже постиг чутьем две маленьких истины: первая – непосредственно рядом все спокойно, а в принципе – есть, полна ими питерская ночь. Вторая – Букач моя попытается буквально понять мой вопрос и это надолго. – Погоди, крошка. Сядь ко мне на руку, вот сюда. Умница. Забудь про хвосты и зубы, просто скажи: чуешь в округе враждебную нечисть, если да – в каком направлении и как далеко?

– Чую, о Великий. Вон там! – Букач повела хоботком и голенастой лапой, уродливо похожей на человеческую ногу, в сторону Серафимовского кладбища. Как ты добр, о Великий! Напитал меня!

– На доброе здоровье. Теперь далее. Мне сейчас не до охоты на ведьм… и на прочие… нечистые существа, дорогая Букач. Я сейчас попробую вернуть себе невидимость против чужих, но так, чтобы для тебя я был зрим, но чтобы ты могла оценить – видим или невидим я для посторонних. Понятно?

– Да, о Великий!

– Вот… я пожелал. Что скажешь?

– Все, что пожелаешь, о Великий!

– М-да. С Дэви-то попроще общаться на интеллектуальные темы… И намного проще.

– Не гневайся, о Великий!

– Я не гневаюсь. Накинул ли я на себя невидимость для постороннего взгляда?

– Да, о Великий.

– Тебе меня видно?

– Да, о Великий.

– А людям?

– Людишкам – не видно, о Великий!

– А нечисти? Для нечисти я видим, или нет?

Букач, по-прежнему стоя у меня на предплечье, вывернула на балетный манер уродливые лапки-ступни и осторожно, в половину своего скрежещущего голоса, отрапортовала:

– Низкая нечисть не сможет тебя увидеть, никак не сможет, о Великий, доколе ты сам того не повелишь, вслух или думою.

– Хорошо. Если низкая нечисть существует, логично предположить наличие высокой? А для высокой нечисти я видим?

– Не ведаю, о Великий! Не по росту мне знать. Как сам повелишь.

– Ладно. Для мар я невидим? И если да – то для всех, или есть более высокие?

– Мара – дрянь, о Великий! Слабая и невкусная оказалась! Им только людишек жрать, да и то не во всякую пору! Не ровня они высоким.

– А-а, только людишек… Вот ведь мы какие слабые невысоклики… ну-ну…

– Не гнева…

– Молчать. Я не гневаюсь. Полезай в планшет – и ушки топориком! Иначе говоря: будь внимательна, пойдем дальше гулять.

Уверен, что где-нибудь впереди, в непонятном будущем, настанут времена, послушные воле прогресса, когда мою цифровую сожительницу Дэви можно будет запросто уместить в мобильный телефон, или, хотя бы, в планшет, чтобы уж ни на миг нам с нею не разлучаться, и вот тогда я буду полностью духовно укомплектован: в одно ухо мне будет скрежетать малограмотная демоница по имени Букач, а в другое завывать механическим голосом, в основном на сексуальные темы, виртуально-компьютерная маньячка по имени Дэви. То-то будет счастье до конца дней моих! Да-да-да, если бы я был сценарист или кинорежиссер, то я бы специализировался исключительно по чернушным ужастикам – и вырос бы в корифеи, сие очевидно! Впрочем, обе ведь не виноваты, что они обе – скорее вериги, нежели конфеты для меня, девчонки хотят как лучше… а для этого – им хочется быть как можно ближе к предмету своего обожания, то есть – ко мне!

До конца дней? – Потерпим, вполне возможно, что это недолго.

И я пошел дальше, время от времени испытывая соблазн свернуть налево и дойти до синих огоньков на Серафимовском кладбище… Кстати сказать, там я никогда, ни единого разу не бывал за всю свою жизнь, но вдруг… сейчас… этой ночью – сердце мое, память моя – охвачены если не де жа вю, то его дуновением: словно уже все это было со мною: кладбище, ночь, синие огни, состоящие из непонятной и зловещей, но такой притягательной силы… назовем ее маной… И все-таки я не поддаюсь опасному искушению, а шагаю дальше, энергично, решительно… сам не зная куда… Не на Елагин ли остров?

Нет больше белых ночей, закончились до будущего года, а сейчас вокруг меня короткая летняя, но реальная тьма, пусть и не полноценная, прерываемая светом автомобильных фар и уличных фонарей… И никак не заглянуть мне в ночное небо, дабы отвлечься от кладбищенских свечений, в просветы между тучами, на звезды и луну – потому что фонари не в тему надрывают мрак.

«Хоть бы он выключился, который надо мной» – подумал я, и в фонарь послушно погас. И, немного погодя, вновь засветился, стоило мне лишь подумать почётче, выговорить про себя пожелание, как бы произнести его мысленно: «хочу, чтобы выключенный по моему желанию фонарь опять включился». И он включился, и опять выключился, согласно моей самодурной воле, не подкрепленной ничем реальным, кроме пустого любопытства.

Минуты две, не менее того, стоял я, задрав голову перед фонарем, выключая и включая свет прорезавшимся во мне волшебством, но – дзунк! – лампа издала характерный звук… как бы это сказать… звук перегорания, и погасла, и перестала слушаться моих повелений.

– О Великий! – это скрипнула Букач из планшетной сумки. – Сюда мара спешит, да прелютая, сильнее других!

– Во как! Ты же сказала, что я невидим для них? А, Букач?.. Я не гневаюсь! Отвечай по делу.

– Не… – Букач запнулась, чего я никак о нее не ожидал, но сумела на ходу перестроиться, выполнила мое раздраженное желание насчет «не гневайся»… – не ведаю, о Великий, как оно так. Ты невидим.

– Ок, вылезай из сумки, сиди на плече, вместе будем разбираться в противоречиях колдовского быта!

Я огляделся, благо это было нетрудно для новых моих способностей – и р-р-резко удивился: мара выглядела точь в точь, как пьяная женщина! Она шла слева мне навстречу по обочине Торфяной дороги, куда я почему-то решил свернуть… Торфяная дорога – это просто название городской улицы, впервые о существовании которой я узнал, еще будучи дауном-подмастерье в узбекской команде, и запомнил сей факт исключительно потому, что не знал смысла слова «торфяная», и никто из знакомых, даже сам бригадир Тахир, не в силах был объяснить его…