из навесом, углублялся в землю на пятнадцать метров и вел прямо к сортиру административного здания Бечейского зверинца.

Честно говоря, я даже слегка загордился нашими папуасами! Ненависть и жажда мести переборола гормональную бурю в крови, и им хватило терпения. Докопались, и при этом — не вырвались наружу тут же, убивая штабных офицеров, а слушали, анализировали, поджидали подходящего момента. Все-таки охранные соединения квартировали за пределами лагеря, и не отвлеки мы солдат — бунт внутри был бы подавлен с максимальной жестокостью, при помощи танковых орудий и пехотных пулеметов. Но когда батальон ушли, и на охране осталась только рота стрелков и пулеметчики на вышках — пацаны и девчата дали волю своей кровожадности…

* * *

— Стояли звери

Около двери,

В них стреляли,

Они умирали. — продекламировал я, оглядывая тот самый зверинец.

Бывший зверинец. Почему-то глядя на апокалиптическую картину, представшую моим глазам, вспомнилось именно это стихотворения, эпиграф одной из книжек великих А и Б. Ну, и его продолжение тоже как нельзя лучше подходило тому, что произошло здесь несколько позже.

— Но нашлись те, кто их пожалели,

Те, кто открыл зверям эти двери.

Зверей встретили песни и громкий смех.

А звери вошли и убили всех.

Вряд ли кто-то пожалел мелких уруков. Они справились сами. Бараки пылали, административное здание зияло дырами в окнах и выбитыми дверьми. Изуродованные офицеры охраны и, почему-то, гномы болтались на фонарных столбах, подвешенные и удушенные колючей проволокой,. Вырванные с корнем пулеметные вышки навалились на остатки проволочного ограждения, все вокруг было залито кровью, раздолбано, обоссано и засрано. Ни единой живой души в лагере не наблюдалось, но валяющиеся тут и там трупы молодых орков и раздетых до исподнего, изувеченных охранников свидетельствовали о жестоком сражении, которое развернулось здесь что-то около нескольких часов назад.

— Ау-у-у-у!!! — завыли с восторгом уруки. — У-у-у-у!!!

Они явно радовались, что у них такие крутые отпрыски. Вон, всех вздрючили, все сломали, сожгли и изгадили! А папашкам с мамашками для этого всего-то потребовалось три батальона охраны с дерьмом смешать, какие мелочи. Теперь орки принюхивались, прислушивались и присматривались — и взгляды их все чаще обращались к горизонту, туда, где поднимался черный дым над далекими постройками.

Городок Бечей, вот что это были за здания. Старое, красивое поселение, где жили в основном кхазады и румелийцы, и совсем немного раскийцев…

Мое восприятие вдруг странным образом обострилось, я весь обратился в слух, и совсем близко, как будто на расстоянии вытянутой руки услышал звуки ударов, треск пламени, грохот ломающегося дерева, испуганные женские крики и торжествующий рев нескольких сотен орочьих глоток. Сейчас, в эту самую секунду озлобленные на весь мир гребаные папуасы равняли с землей и потрошили этот городишко, главная вина которого заключалась только в том, что он располагался рядом с концлагерем… Там было чертовски плохо сейчас, в этом Бечее, так плохо, что у меня аж скулы свело.

И да, ни о какой гордости за молодых орков больше речи не шло. Хреновый из меня орк, так и не привык я и не освоился до конца. Пошло оно всё в жопу!

— Так, ять, — из моей груди вырвалось что-то вроде вздоха. — Всё, дамы и господа. Я устал от уруков. Вы меня капитально задолбали. Это ни разу не Орда, это натуральное говно получается. Пойду подвиги совершать, а вы тут разбирайтесь… Остановить я вас не остановлю, в конце концов ордынцы из вас получаются как из говна — пуля, а вот оскотиниться или наоборот — в совесть нации превратиться, это да, это я запросто… Но, как говорил некто Эскобар — что то херня, что это — херня! Ни скотиной, ни пустобрехом-моралистом мне становится не улыбается. Бывайте.

Махнул рукой — и пошел. И никто меня не останавливал, что характерно. Ни один из гребаных уруков, которые были мне в общем-то многим обязаны. Они уже сделали стойку и вот-вот были готовы сорваться в стремительный рывок к бьющемуся в агонии городку на горизонте.

Я шагал прочь от концлагеря, повинуясь ежиной чуйке. Мне нужно было в Хунедоару, а для уруков я все что мог — всё сделал. Инфантилизм? Детский сад? О, да. Но — если я не могу что-то предотвратить, и не собираюсь это возглавлять — то участвовать точно не намерен. Это снага я мог запугать, людей — убедить, кхазадов — подкупить, гоблинов — терпеть… А тут были уруки. Дикие, кровожадные, мерзкие и жестокие. Ну да, я тоже мерзкий и порой жестокий… И вполне хладнокровно воспринял тот факт, что охрана Бечейского зверинца погибла в страшных муках. Гномы из тамошних — почему-то тоже, но, допустим, на это могли быть причины. Ну, штрейкбрехеры какие-нибудь, например… На это урукской части моей натуры хватило.

Но сам Бечей… Нет. Это слишком. Я постепенно переходил на бег, и роскошные трофейные эргенчевы сапоги вколачивались в землю со страшной силой.

— А! ЧТО! Я! ОДИН! МОГ! СДЕЛАТЬ⁉ — выкрикивал я в такт шагам, выплескивая раздражение и досаду.

— И ни хрена ты не один, — отдуваясь, выдохнул Сагдей Лучник. Он почему-то решил догнать меня! — Я с тобой. Меня воротит от привычки сородичей убивать мирняк. В этом нет ничего интересного и увлекательного! Черепа от этого получаются совсем неавторитетные, и вообще — убивать тех, кто не может дать отпор, это недостойно мужчины и урука… Наверное. По крайней мере — в моем представлении. Мы должны были вырезать гарнизоны и поджигать замки боляр и носферату, а не ровнять с землей Бечей… Вот это было бы весело!

— О! — сказал я, и на душе чуточку потеплело. — Неужели в урук-хае Монтенегро есть хотя бы один настоящий