– Так поведай мне, славный Годин: в чем разница?

– Хорошо же, я скажу тебе. Перво-наперво следует знать тебе, что до Рёрика сюда приходили несколько хёвдингов со своими дружинами. Все, что они смогли сделать, так это захватить Альдейгью и оттуда совершать грабительские набеги на окрестности. Так что никакого восстания, как рассказывал тебе твой Барг, не было – люди племен просто собрали ополчение и пошли на нордманов. Выкурить же их из города оказалось делом нехитрым, находники, узнав, сколько людей вышло против них, почти сразу попросту бежали.

Из головы Ансгара никак не выходила Злата, он все ждал, что она вот-вот вновь войдет и ему снова представится возможность любоваться ею и мечтать о повторении страстного ночного поцелуя. Но Годин говорил занятные вещи, слушать его было одновременно любопытно и странно, на ум один за другим приходили разные вопросы.

– Прости, славный Годин, – прервал старика Ансгар, – но дозволь спросить, откуда тебе все это известно, коли тебя здесь в ту пору не было, а Барг сам сидел в Альдейгье и видел все своими глазами?

– Это правда, меня здесь не было, но о том, что происходило вокруг Альдейгьи, мне доподлинно известно со слов тех нордманов, кто, как и этот Барг, сумел тогда унести ноги. Кроме того, я сам живу здесь уже почти двадцать лет и мне довелось говорить с теми, кто ходил на Альдейгью. Так что поверь мне, Ансгар, я знаю достаточно и мне незачем что-то измышлять.

Ансгар вспомнил, как Барг говорил, что им пришлось «уносить ноги», и, удивившись этому совпадению, не стал больше возражать Годину и слушал его молча.

– Рёрик построил Хольмгард и сделал его вместо Альдейгьи своим главным городом. Тем самым он показал, что не собирается бежать за море, как его предшественники. Старейшин Рёрик в новый город не звал, и теперь уже не он к ним, а они к нему должны были приходить, ибо без его слова ничего теперь вершить было нельзя. Плата за его службу превратилась в дань, и Рёрик самовольно ее увеличивал, когда хотел. Его богатство росло, а вместе с тем росла и его дружина, к нему охотно стали идти буйные головы из словен, чуди и веси, из-за моря приходили все новые и новые хёвдинги, вроде вашего Бальдра. И чем больше становилась его дружина, тем сильнее возрастала его власть. Трех племен нашему конунгу стало мало, и уже ходил он походами на кривичей и на мерь, желая обложить их данью. Из-за этого-то и поссорился Рёрик с владетелями Кёнигарда, которым кривичи и мерь давали дань прежде. Но все же оставались люди, помнившие, что Рёрика приглашали только служить, а не властвовать, самовольство же его почитали незаконным. Недовольны были старейшины и все, кто хранил преданность заветам отцов. Среди них самым достойным и славным слыл ярл Вадим. Он отказывался признавать за конунгом право увеличивать плату за службу, а потом и вовсе перестал давать с подвластных ему земель дань. Его примеру последовали и многие иные ярлы из числа словен. Когда же к Вадиму явились люди конунга, требуя дани, он изгнал их, а многих перебил и покалечил. Словене начали собирать силы, дабы идти войной на Рёрика, но тот не напрасно всегда почитался великим воителем. Получив вести об изгнании своих даньщиков, конунг не стал тянуть, собрал всех воинов, что были у него тогда под рукой, и нежданно явился в угодья Вадима. Сам Вадим и все его люди оказались заперты в усадьбе, такой же как эта, где мы сейчас сидим. Рёрик предложил ему сдаться, обещая сохранить жизнь, но Вадим отказался, полагая дождаться подмоги. Однако конунг не собирался ждать и велел поджечь усадьбу. Все, кто был внутри, сгорели заживо, а кто пытался выбраться наружу, того били мечами и копьями. И так все они погибли, и среди них Вадим с женой и всеми детьми. Узнав, что сталось с Вадимом, прочие ярлы устрашились и согласились платить дань. Конунг же увеличил ее в два раза, и ярлы согласились, боясь гнева его.

Годин замолчал, взял чарку и хлебнул вина, затем добавил:

– Таков Рёрик. Славный и удачливый конунг, за которого без тени сомнения идет в бой его дружина. И вместе с тем он насильник и убийца, как и те, кто служит ему.

– Я не таков! – вспыхнул Ансгар.

– Не гневайся на мое слово, ведь и я сам, как уже говорил, служил ему.

Ансгар взял себя в руки и, несколько поразмыслив, спросил:

– И все же, славный Годин, ведь это Рёрик тебя возвысил и ему ты служишь. Почему же теперь передо мной, простым воином, ты хулишь его?

– Я не хулю его, я лишь говорю правду. Я и ему самому говорил. Да, не удивляйся, Ансгар, я в глаза говорил конунгу, что он не прав, что должен уважать законы земли, в которую его призвали служить. Думаешь, почему я здесь, а не в Хольмгарде? Конунг не хотел меня слушать, но я всегда говорил то, что думаю, и, наконец, он велел мне покинуть его двор и его город. Помня, как я прежде верно ему служил, он сохранил за мной те земли и рабов, которыми некогда пожаловал.

Годин замолчал, и лицо его явственно выразило застарелую обиду. Он повел плечом и отвернулся в сторону, как будто задумавшись о чем-то своем. Богша и Ансгар переглянулись, и сын Година пожал плечами, давая понять, что ему неведомы мысли отца. Но тут старик вновь обернул свой лик к Ансгару:

– Ты хочешь знать, почему я все это говорю тебе? Ты, как сам верно сказал, простой воин. До недавних пор не выходил из своего леса, привык жить в вольности по заветам отцов и не знал над собой власти конунга, тем более пришлого. Но недавно ты узнал, каково это. А потому тебе должны быть внятны чувства, кои питают словене к Рёрику и его воинству. Они должны быть внятны и твоим друзьям, которые пришли в этот край вместе с тобой.

Ансгар кивнул:

– Я понимаю, о каких чувствах ты мне говоришь. Но не понимаю зачем. Ведь, что бы я и мои друзья ни думали, мы все равно чужие здесь. Так же, как и ты, ведь ты, славный Годин, такой же находник, как и мы.

– Не совсем так. Во-первых, я не нордман, я вагр. Мое племя родственно словенам. А во-вторых, хотя я и был находником, но, придя сюда, нашел здесь жену, дети мои рождены у Ильменя, это их родина. И сам я полюбил эту землю, она стала мне родной, я готов положить жизнь за нее! У Рёрика же нет родины, для него родной дом – это его дружина! Всю жизнь он воевал не за землю предков, а за власть. И горе словенам, ибо он нашел эту власть здесь. И, среди прочих, вина за то, что Рёрик стал владыкой Хольмгарда, лежит на мне.

Годин перевел дух. Он очень разволновался, произнося свою речь, руки его мелко дрожали, лицо искажалось от какой-то внутренней душевной боли. Кажется, он и сам понял, что выглядит нелепо, а потому с заметным усилием взял себя в руки. Перед Ансгаром вновь сидел прежний величественный старец, от минутной слабости не осталось и следа. Только легкая дрожь в левой руке, которую Годин прикрыл десницей, выдавала его волнение.

– Мне уже недолго осталось, скоро предки позовут меня к себе и я наконец узнаю, кем был мой отец. Но прежде, чем это случится, я должен прекратить то зло, которому способствовал и которое до сих пор длится.

– Как же ты хочешь это сделать? Уж не думаешь ли ты убить конунга моими руками? – ужаснулся Ансгар.