Он вцепился в сеть, набрав полные пригоршни металлических колец, и могучим усилием разорвал ее вместе с веревками. Обрывки распались, и Элоф вскочил на ноги с криком «Стойте!», но в следующее мгновение замолчал, разинув рот от изумления. Он находился не в тележке, но на борту длинной лодки, стоявшей у высокого деревянного причала. По периметру причала сияли красновато-желтые шары, установленные на изящных резных столбиках. Дальше виднелась круто изгибавшаяся улица, и свет из окон домов отражался от полированной брусчатки мостовой.

Его голова словно взорвалась, глаза заволокло кровавым туманом. Оглушенный, Элоф упал на колени, увидел, как доски палубы поднимаются ему навстречу, и провалился в небытие.

Звуки становились все громче. Ревели мехи, стучали молоты. Жар настолько усилился, что Элоф едва мог приблизиться к горну, однако он должен был это сделать, невзирая на боль от ожогов, — должен был выхватить клещами раскаленный металл, бросить на наковальню и ковать, ковать…

Элоф приподнялся на локте и со стоном потряс головой, безуспешно пытаясь отогнать звенящую боль. Свет сильно резал ему глаза, и поначалу он не осознавал, что находится в полумраке. Первой вещью, которую он увидел, был бокал, стоявший на полу рядом с ним. Мысль о питье пробудила ужасный привкус у него во рту. Элоф осторожно попробовал жидкость, а затем одним махом проглотил крепкое вино, закашлявшись, когда горький осадок пряных трав попал ему в горло. Кровь на мгновение взревела у него в висках, желудок содрогнулся, но комната внезапно обрела четкие очертания. Напротив него, прислонившись спиной к куче старых ящиков и корзин, сидел Керморван. Воин выглядел бледным и побитым, однако его плечо было туго перевязано. Он встретил взгляд Элофа с холодной полуулыбкой и слегка приподнял одну ногу: щиколотку перехватывало стальное кольцо, от которого отходили звенья массивной цепи. Элоф посмотрел на собственные ноги и обнаружил, что тоже прикован к грязному полу. Воспоминания нахлынули на него, и он уже собирался разразиться градом гневных вопросов, но Керморван многозначительно покосился в сторону. Элоф украдкой бросил взгляд в том направлении и убедился, что они не одни. Путники действительно попали в руки дьюргаров и, судя по всему, оказались в их темницах.

Один из них охранял комнату. Чем дольше Элоф разглядывал его, тем меньше удивлялся малочисленности стражи: плотно сбитая фигура, удобно пристроившаяся в углу у дверей, была такой же приземистой и широкоплечей, как он сам. Дьюргар не носил кольчуги, лишь камзол и мешковатые штаны, но литой шлем закрывал его голову и большую часть лица, кроме приплюснутого носа и кустистой бороды. За Т-образной прорезью забрала остро посверкивали глаза; они невозмутимо встретили взгляд кузнеца и изучили его с такой же неспешной дотошностью. Это, наряду с повязкой на плече Керморвана, и вином, предусмотрительно оставленным для пленников, казалось обнадеживающим признаком. Однако на коленях стражника лежало копье устрашающего вида с клювообразным наконечником. Рука с узловатыми пальцами почти небрежно лежала на древке; одного взмаха было достаточно, чтобы изготовить оружие к бою.

Элоф повернулся к Керморвану:

— Ты уже рассказал им что-нибудь о наших поисках?

— Лишь то, что мы пришли с миром и не служим Великому Льду. Но я мог бы с таким же успехом обращаться к одной из твоих наковален, поэтому счел за лучшее помолчать, пока ты не очнешься. Кажется, нас собираются представить какой-то высокопоставленной персоне. Мы долго плыли на той барже, и хотя я мало что мог разглядеть, по-моему, нас доставили в место, расположенное далеко от…

Керморван замолчал, так как стражник неожиданно встал. Бросив короткий взгляд на пленников, он распахнул дверь и вышел наружу.

— Знатная темница! — рассмеялся Керморван. — Нет даже замка на двери, не говоря уже о решетках! Будь у меня мой меч…

— Оружие едва ли помогло бы тебе, — возразил Элоф, рассматривавший голубоватые отблески на поверхности металлических обручей, стягивавших его щиколотки. — Кандалы прочные, сделаны недавно, да и цепи тоже. А что касается темниц… это место больше похоже на склад, спешно переоборудованный для содержания пленников.

Керморван удивленно вскинул брови:

— Ты хочешь сказать, что они не нуждаются в узилищах? Не может быть!

Дверь со скрипом приоткрылась, и стражник появился так же внезапно, как и ушел. Он вразвалочку приблизился к пленникам, отвел в сторону руку Элофа и раскрыл кандалы. Тот поднялся на нетвердых ногах, но в дверном проеме появилось еще несколько стражников. Направив копья в грудь кузнеца, они жестами приказали ему выйти из комнаты. Он слышал, как за его спиной с лязгом упали оковы Керморвана.

Оказавшись в коридоре, Элоф невольно содрогнулся. Сперва он не понял, что испугало его, но затем вспомнил: это место было как две капли воды похоже на коридоры в башне мастера-кузнеца. Отдельные, когда-то бессвязные фрагменты памяти начали складываться в цельную картину. Но у Элофа не было времени подумать как следует, ибо тупые концы копий постоянно подталкивали их в спину. Керморван гневно оглядывался, но у него хватило благоразумия сохранять спокойствие. Они повернули за угол, затем поднялись по пролету крутой лестницы и прошли через тяжелые распахнутые двери. Каменные плиты под ногами сменились гладкой брусчаткой. В комнате царил такой же сумрак, как в камере и коридоре, и она была лишь немногим просторнее, но потолок терялся в непроглядной тьме. Невозможно было разглядеть даже верхнюю часть створок высоких резных дверей в дальней стене. Стражники заняли места по обе стороны от дверей, уперлись копьями в пол и застыли в ожидании. В наступившей тишине Элоф мог слышать низкий гул голосов в соседнем помещении. Керморван кивнул.

— Итак, нас в самом деле привели к одному из их правителей, — прошептал он. — Будем надеяться, что он по крайней мере выслушает нас.

— Откуда такая уверенность? — спросил Элоф. — Ты понимаешь их язык?

Керморван невесело улыбнулся.

— Конечно, нет. Но суды, будь то у людей или у иных народов, мало отличаются друг от друга. Приемная, часовые, шум за дверью — все признаки безошибочны.

Три гулких удара сотрясли воздух, и стражники бросились открывать двери. Дымный, красноватый свет затопил помещение; пленников втолкнули внутрь, и массивные створки с глухим стуком захлопнулись за ними.

Ослепленные странным сиянием, они поначалу ничего не видели, но слышали шум возбужденных голосов и вдыхали запах окружавшей их плотной толпы. Голоса звучали враждебно, а запах исходил явно не от человеческих тел. Элофу он казался чуждым и будоражащим, хотя почему-то более здоровым, чем вонь человеческой толпы, скорее напоминавшим чистый, пряный дух скотного двора, знакомый ему с раннего детства. Но Керморван высоко держал голову и презрительно морщил нос. Когда зрение пленников немного прояснилось, они увидели то, ради чего пришли сюда через все трудности и лишения, — суд дьюргаров.

Зал, где они стояли, был самым большим помещением, которое Элофу когда-либо приходилось видеть. Создавалось впечатление, будто они находятся у подножия какого-то невероятно огромного дерева, ибо колонны вдоль стен были вырезаны в виде узловатых стволов, чьи ветви сплетались под арочными сводами высоко над головой. Воздух под этой странной крышей казался одновременно свежим и мглистым, как бывает иногда вечером на исходе осени; красноватое сияние исходило из светильников, похожих на факелы и вделанных в стены, но горевших ровно и бездымно. Свет танцевал на позолоченной резьбе, покрывавшей двери, сверкал на замысловатых узорах по полированному камню стен и пола, где плитки розового гранита и зеленого долерита, молочно-белого кварца и искристого авантюрина сочетались с другими, более редкими и странными породами. В узорах угадывались угловатые, загадочные символы или руны, покрывавшие все пространство зала, за исключением дальней стены. Образ, запечатленный там, оказался столь поразительным, что Элоф забыл обо всем остальном, глядя на него. То была высокая фигура, представавшая в отдаленной перспективе, как выглядел бы человек глазами муравья — огромный силуэт в сполохах яркого пламени, с молотом, поднятым в могучей руке. За ним возвышалась наковальня, на которой лежало нечто сверкающее, с острыми зубцами. Фигура могла изображать широкоплечего, плотного человека или дьюргара, подобного тем, что сейчас окружали его.