Затем Пейдж выплевывает этот кусок, который с влажным шлепком падает на пол рядом с другими такими же.

Она с отвращением хрипит и отплевывается, хотя трудно понять, что тому причиной — то, что она делает, или просто вкус мяса. В голове у меня мелькают воспоминания о том, как отплевывались демоны, кусая Раффи.

Они не привыкли питаться мясом ангелов, проносится в мозгу мысль, но я тут же заталкиваю ее обратно.

Слуга снова начинает блевать, и мой желудок судорожно сжимается, явно желая к нему присоединиться. Пейдж по-звериному оскаливается, чтобы вновь вгрызться в содрогающуюся плоть.

— Пейдж! — в панике кричу я срывающимся голосом.

Девочка, когда-то бывшая моей сестрой, останавливается перед умирающим ангелом и оборачивается. Ее широко раскрытые карие глаза полны младенческой невинности. С длинных ресниц свисают капли крови. Она внимательно и послушно глядит на меня, как это всегда бывало. Ее взгляд не выражает ни гордости, ни жестокости, ни голода, ни ужаса. Она смотрит так, будто я позвала ее, когда она завтракала хлопьями с молоком.

У меня все еще дерет в горле, и я судорожно сглатываю, пытаясь удержать в желудке свой ужин. Звуки, которые издает грузчик, нисколько этому не способствуют.

Пейдж отворачивается от ангела и встает на ноги, ни за что не держась.

А потом она делает два грациозных, два чудесных шага ко мне!

Сестра останавливается, словно вспомнив, что она калека.

У меня перехватывает дыхание. Я гляжу на нее, с трудом подавляя желание подбежать и подхватить, если она упадет.

Пейдж тянется ко мне, словно прося взять ее на руки, как просила, когда была совсем маленькой. Если бы не стекающая по ее лицу и покрытому швами телу кровь, она показалась бы столь же милой и невинной, как и прежде.

— Рин-Рин!

Кажется, будто она сейчас расплачется. Пейдж ведет себя будто перепуганная малютка, уверенная, что старшая сестра прогонит чудовищ из-под ее кровати. Она уже давно не называла меня Рин-Рин, как в раннем детстве.

Я гляжу на пересекающие ее лицо и тело зловещие швы, на красные и сизые синяки. Это не ее вина. Что бы с ней ни сделали, она жертва, а не чудовище.

Где я уже слышала подобное?

Перед моими глазами возникает образ висящих на дереве обглоданных девочек. Не говорили ли их обезумевшие родители о том же, о чем только что подумала я? Не начинает ли обретать смысл их казавшийся бредом разговор?

Даже думать об этом слишком жутко.

И сейчас это не имеет никакого значения.

Нет никаких причин полагать, что Пейдж нужно кого-то есть. Пейдж — не низший демон. Она всего лишь маленькая девочка. Вегетарианка и прирожденный гуманист. Можно сказать, реинкарнация далай-ламы. Она напала на ангела лишь для того, чтобы защитить меня. Только и всего.

К тому же она его даже не ела, просто... слегка погрызла.

На полу подрагивают куски мяса. Мой желудок снова подступает к горлу.

На меня смотрят карие глаза Пейдж, окаймленные мягкими ресницами. Я пытаюсь сосредоточиться на них, не обращая внимания на стекающую с ее подбородка кровь и идущие от губ до ушей жуткие швы.

Позади нее бьется в конвульсиях ангел. Его глаза закатываются так, что видны только белки, голова раз за разом ударяется о бетонный пол. Я думаю о том, сможет ли он выжить, если плоть его разорвана в клочья, а большая часть крови вытекла на пол. Вероятно, даже сейчас его тело отчаянно пытается восстановиться. Неужели это чудовище останется в живых после всего, что с ним случилось?

Я поднимаюсь с полу, стараясь не обращать внимания на тошнотворную влагу под ладонями. В горле жжет, я чувствую себя обессилевшей и побитой.

— Рин-Рин!

Пейдж все так же с несчастным видом тянет ко мне руки, но я не могу заставить себя ее обнять. Вместо этого я наклоняюсь и хватаю с полу меч, после чего подхожу к ангелу, постепенно вновь привыкая к собственному телу.

Я смотрю в ничего не выражающие глаза, на окровавленный рот. Голова ангела вздрагивает, ударяясь о пол.

Я вонзаю клинок в его сердце.

Мне никогда еще не приходилось убивать. И больше всего пугает не то, что я кого-то убиваю, но то, насколько это просто.

Клинок пронзает ангела, словно прогнивший плод. Во мне нет ни капли сочувствия. Я не ощущаю ни вины, ни ужаса, ни горя из-за того, что отнимаю чужую жизнь, и из-за того, кем я стала. Я чувствую лишь, как затихает дрожь в теле, как заканчивается последний медленный вздох.

— Боже милостивый!

Я удивленно поднимаю взгляд, услышав новый голос. Это еще один ангел в белом халате. Прежде чем в дверь позади него протискиваются еще двое, я замечаю свежую кровь на его халате и перчатках. То же самое и у остальных.

Я с трудом узнаю Лейлу, золотистые волосы которой связаны сзади в тугой узел. Что она тут делает? Разве она не должна сейчас оперировать Раффи?

Все таращатся. Я пытаюсь понять, почему они смотрят на меня, а не на мою забрызганную кровью сестру, как вдруг спохватываюсь, что мой меч до сих пор воткнут в тело ангела. Наверняка они сразу же узнали этот меч. Вне всякого сомнения, у них есть по крайней мере десяток законов, запрещающих людям иметь ангельское оружие.

Мой разум отчаянно ищет путей к спасению. Но прежде чем кто-то из ангелов успевает произнести хоть слово, все они одновременно поднимают глаза к потолку. Как и тот ангел перед своей гибелью, они слышат что-то, чего не слышу я. Тревога на их лицах не добавляет мне уверенности.

Потом я тоже это слышу и ощущаю. Сперва грохот, потом дрожь.

Неужели уже прошел час?

Ангелы снова смотрят на меня, затем поворачиваются и выскакивают за двустворчатые двери, которыми пользовался грузчик.

Никогда не думала, что когда-нибудь испытаю такой ужас.

Атака Сопротивления началась.

Нужно выбраться отсюда, прежде чем обрушится отель. Но я не могу позволить, чтобы тех несчастных высосали до конца ангелы-скорпионы. Если подтаскивать стремянку к каждому резервуару и осторожно извлекать парализованного, уйдут часы.

Я вытаскиваю меч из тела ангела и, не зная, что делать, подбегаю к стеклянным цилиндрам, держа меч, словно дубину.

Я с размаху ударяю мечом по резервуару. Не сомневаюсь, что клинок отскочит, — просто хочу дать выход своему отчаянию.

Прежде чем я успеваю ощутить удар, колонна из толстого стекла разлетается вдребезги, засыпая бетонный пол градом осколков и заливая потоками жидкости.

Похоже, меч не так уж плох.

Скорпионоподобный зародыш отцепляется от своей жертвы и с пронзительным визгом падает на пол, где корчится среди осколков стекла, орошая их кровью. Истощенная женщина оседает на дно разбитого резервуара. Ее стеклянные глаза смотрят в пустоту.