Корзина в нескольких футах от меня начинает трястись. Точнее, трясется что-то внутри корзины – как раз когда солнце ныряет за холмы. Наружу рывками выбирается кость руки, а пустошь тянется, раздувается ей навстречу, покрывая зловещую белизну грязью и растениями.

Чертыхаясь про себя, я отползаю от предплечья, которое теперь ползет по земле, пытаясь соединиться с валяющимся отдельно запястьем. Потом начинает искать в траве пальцы.

Беги! – кричит голос у меня в голове.

Я отступаю: ползком карабкаюсь вверх по холму, не сводя глаз с тела, которое само собирает себя прямо передо мной. Солнце уже почти скрылось. Я двигаюсь слишком неловко, слишком медленно, но не в силах отвернуться от того, что творится передо мной: трава сама наползает на кости, а они сами собираются в скелет. Ступня находит ногу. Ребра тянутся к позвоночнику. Мне удается, не прекращая движения, вытащить папин нож. Только я не знаю зачем, не представляю, что стану делать.

Кисть руки, уже полностью собранная, роется в корзине и извлекает череп с диким цветком, по-прежнему торчащим из глазницы. А грязь и сорняки с покрытой травой ладони взбираются по черепу, два валявшихся камня сами вонзаются в зияющие глазницы, где их уже дожидаются корни, похожие на сухожилия.

Я подбираюсь к вершине холма, когда ведьма поднимает голову и поворачивает ее ко мне. Череп, теперь поросший травянистыми волосами, все еще лежит у нее на ладони, а тем временем остальное тело сползается, склеивается.

Ближняя Ведьма поправляет и подравнивает свои каменные глаза, открывает мшистые губы и начинает говорить голосом ветра:

– Ты разорила мой сад.

– А ты украла мою сестру, – огрызаюсь я, поднимая нож и по-прежнему не зная, что с ним делать.

Ветер вокруг нас начинает дуть сильнее.

– Тише, тише, – невнятно бурчит ведьма своим недоделанным ртом, куски грязи осыпаются с ее губ. Подо мной снова колышется холм. Пяткой я попадаю в рытвину на склоне – ее только что здесь не было – и едва снова не оказываюсь на вздыбившейся земле.

– Тихо, тихо, малютка, – ведьма улыбается, ее слова висят в воздухе, плотные, осязаемые. Они парят на ветру, как заклинание, и не успеваю я подняться, как пустошь вокруг меня вздымается, корни и спутанная трава оплетают руки и ноги, пригвождая меня к земле. В кожу впиваются плети ежевики. Когда они начинают сжиматься, я вскрикиваю от боли и начинаю рубить корни ножом. Но стоит отсечь один, как десяток новых карабкается на его место, по моему башмаку, по икре. Пока свободны руки, я изо всех сил сражаюсь с сорняками, обвившими щиколотки… Тем временем ко мне приближается Ведьма. Сначала она хромает, потому что одна нога еще не полностью приладилась к телу, но постепенно походка ее обретает плавность и легкость, почти как у моей мамы. Уже множество травяных стеблей, обвивших мне ноги, полегло под ножом. Ведьма простирает ко мне руку.

– Я говорила тебе, – гремит ее голос. Каменные глаза сверкают, слова звучат громко и отчетливо, – не трогать мой сад, не разрушать его.

Наконец, отцовский нож расправляется с последними ростками. Не дожидаясь, пока на их место приползут новые, я наношу ведьме удар тяжелым башмаком, вложив в него всю силу. Ближняя ведьма еще слабо стоит на ногах, она не успела укрепить суставы. От моего удара она, пошатнувшись, начинает рассыпаться. Но не успевает она свалиться, как навстречу вздымаются трава, комья грязи и бережно подхватывают ее.

Я добираюсь до вершины холма, пока ведьма оправляется от удара. С каждым шагом к ней прилипает еще несколько стеблей с пустоши, они льнут к ее ногам, делая их толще, крепче.

Сделав еще один шаг назад, я чувствую, что за спиной холм начинает уходить вниз.

Я решаюсь оглянуться и не могу сдержать вздох облегчения: вниз по пустоши хвостом вьется низкая каменная стена, а совсем рядом с ней – дом сестер.

– Как ты смеешь.

Я чувствую ее слова холодным дуновением на коже. Поворачиваюсь – Ближняя Ведьма в считаных дюймах от меня, гневно кривит мшистые губы.

Ее костяные пальцы, покрытые сейчас травой, взлетают и смыкаются у меня на горле. Я сжимаю кулак на рукояти отцовского ножа, ощущаю тепло дерева, а потом одним мощным взмахом отсекаю ведьме кисть руки. Она падает, и я тоже. Качусь по склону и останавливаюсь далеко внизу. Но она нагоняет, на ходу снова прилаживая кисть к запястью. Мне удается встать на ноги, продолжая скользить вниз. Взглянув на дом сестер, я успеваю заметить могилу, она открыта, она ждет. Сестры успели доделать ее. Там, где прежде была только бесплодная земля и та перемещающаяся груда камней, теперь настоящая гробница, прямоугольный склеп. Магда и Дреска сделали ее достаточно большой, чтобы вмесить и удержать кости ведьмы. Мне же остается заманить ее туда.

Я поворачиваюсь лицом к ведьме и готовлюсь к схватке, но она неподвижна. Замерла, увидев домик, а рядом с ним уютный сад, полный цветов, он весь в цвету, несмотря на осенний холод. Здесь с полдюжины разных видов, на идеально ровных грядках. Очевидно, за долгие годы чары сестриц не совсем уж выдохлись.

У низкой каменной стены что-то стремительно движется, серое пятно. Оно приближается ко мне, двигаясь так быстро, что почти размывается.

– Коул?

Мой голос выводит Ближнюю Ведьму из оцепенения, и снова сверкают ее каменные глаза, обращенные на меня. Она кидается ко мне, но вовремя подоспевший Коул делает рывок и бросается наперерез, закрывая меня своим телом. Внезапно раздается звук, чудовищный треск, в десятки раз громче любой ломающейся ветви, такой громкий, что торфяная пустошь содрогается, а ведьма торопливо озирается, недовольная тем, что ее что-то отвлекло.

– Пора, Коул! – кричу я во весь голос, и в тот же миг налетает вихрь, застигнув ведьму врасплох. Мощный порыв валит нас на землю, а ее подхватывает и несет мимо нас, к саду и могиле, вырытой на том месте, где некогда стоял ее дом. Кости врезаются в камни с такой силой, что вся приготовленная груда содрогается и обрушивается на них, образуя настоящий могильный курган, погребая под собой землю с мхами и травами и где-то в глубине под ними – кости.

Внезапно становится совершенно тихо.

Тишина такая, что кажется, будто уши чем-то заложило и затычки не пропускают звук. Коул сидит, положив руки на колени, пытается отдышаться. У меня сильно кружится голова, я в каком-то ошеломлении сижу на траве, наблюдая, как растения неспешно, но уверенно ползут, покрывая собой могилу, как на них распускаются цветы. Очень скоро каменный холмик приобретает такой же древний вид, как у домика сестер, уже наполовину поглощенного пустошью. Все кончено. Я не могу оторвать глаз от маленькой каменной гробницы, ожидая, что она того и гляди сотрясется, рухнет и высвободит рассвирепевшую ведьму. Но нет – ни звука, ни движения.

А потом я замечаю блеск металла за низкой каменной стеной и слышу громкий треск. Там стоит Отто с дробовиком, все еще вскинутым к плечу. Выглядит он таким же измученным, как и Коул. Не опуская ружье, он наводит ствол на нас с Коулом, сидящих посреди пустоши и полумертвых от изнеможения. В какой-то момент дуло слишком надолго задерживается на Коуле, и я ясно представляю, как Отто в полном недоумении пытается понять, что произошло. Наконец он опускает ствол, а мистер Уорд с Тайлером перепрыгивают низкую стену и спешат к нам. По всей вероятности, их привел за собой Коул. Перед моим мысленным взором встает эта сцена: огонь распространяется по лесу, и Коул взывает к мужчинам, зовет их на помощь, поскорее. Колебались ли они? Удивились ли?