Что-то абсолютно точно не так.

– Нет, это была моя карта! – пожаловалась Эфира, когда Хассан взял шесть корон.

Беру постаралась натянуть на лицо улыбку. Ежевечерняя игра в канбарру стала уже ритуалом, хотя сегодня ночью Беру чувствовала, что все заведены. Прошло три дня, а им так и не удалось оторваться от свидетелей. Антон каждое утро возвращался после прорицания побледневший и встревоженный. Лазарос и остальные свидетели оказывались все ближе.

Но свидетели не были самой большой проблемой Беру. С тех пор как она сняла ошейник Божьего огня, темный туман разума бога поселился в ее голове. Она почти перестала есть. Не спала. Даже когда бог молчал, даже когда она не слышала его голос, девушка чувствовала его. Чувствовала, как он борется с печатью Палласа. Ощущала его нетерпение. Его презрение.

– Тебе и правда не стоит так показывать свои карты, – заметил Илья из-за их спины.

Беру видела, что он наблюдает за их карточными играми, словно хочет присоединиться, но, как правило, не осмеливался подойти.

– Почему же ты не играешь, если так хорош? – бросила ему вызов Эфира.

Илья открыл рот, чтобы ответить, но Антон успел положить свои карты и встать на ноги раньше.

– Пойду найду Джуда, – сказал он и пошел прочь.

На лице Ильи мелькнула обида.

– Все равно у меня были плохие карты, – сказала Эфира, бросив их в центр.

– Ну вот, я уже почти победил его, – пробормотал Хассан и скинул свои карты.

Оба ушли, оставив Беру собирать колоду.

Илья плюхнулся на землю рядом с ней.

– Он на самом деле меня ненавидит, да? – спросил он через мгновение. – Даже после того, что я… Словно он не замечает или ему все равно, что я пытаюсь, – он замолчал, чуть ли не умоляюще глядя на Беру, – стать лучше.

Эти слова вызвали у Беру воспоминание. Когда ей отчаянно хотелось завоевать прощение Гектора, пожертвовать собой, чтобы выжил он, и отплатить долг за все, что забрала у него. Оглядываясь на то время, она вообще едва узнавала себя. Откуда взялось это отчаяние? Почему она так сильно хотела спасти Гектора? Она не могла понять.

– Он мой брат, – продолжил Илья. – Мне нужно попытаться извиниться, да?

Он искренне спрашивал ее мнение, и Беру понятия не имела, что сказать. Кажется, Илья хотел, чтобы она сказала да.

Илья горько рассмеялся:

– Раньше я об этом не думал. Никогда не переживал, хороший я человек или нет. Не мог этого себе позволить. Но теперь знаю, что нет. И почему меня это вообще волнует? Какая разница?

Никакой.

– Никакой, – машинально сказала Беру.

Илья вскинул брови, глядя на нее.

– Не это я ожидал от тебя услышать.

Она в ужасе закрыла рот:

– Я… не знаю, почему это сказала. Конечно, разница есть.

– Не существует понятия добра и зла, маленькая смертная, – сказал бог. – Их придумали люди. Как и любовь. И люди говорят себе, что они настоящие. Я не создавал людей хорошими или плохими. Я создал их, чтобы они выполняли мою волю.

– Заткнись, – прошипела Беру. И, только произнеся эти слова, поняла, что сказала их вслух.

– Я ничего не говорил, – удивился Илья, а потом присмотрелся к ней. – Ты в порядке?

Беру спрятала лицо в ладонях.

– Да. Прости. Просто болит голова.

Илья долгое время ничего не говорил. А потом тихо произнес:

– Бог сейчас говорит с тобой, да?

Беру резко глянула на него. Она никому не рассказывала, насколько усугубилось влияние бога на нее. Даже Эфире, хотя знала, что сестра подозревала что-то. Но если с кем-то она и могла поговорить о скрывающемся внутри монстре, то это с Ильей.

Он смотрел на нее, а отблески пламени танцевали на его лице:

– Знаешь, мой предполагаемый предок Василий говорил с богом.

– Безумный король?

– Согласно мифу, он заглянул в прошлое и поговорил с богом, прежде чем того убили пророки.

– И что бог сказал ему? – спросила Беру.

Илья поворошил угасающий костер палкой и поднял в воздух сноп искр.

– Ну, знаешь, что его судьба – выступить против пророков и править Новогардийской империей. Что-то вроде того. Но что бы это ни было, это, как говорят, свело его с ума.

Беру уставилась в огонь.

– Думаешь, я схожу с ума?

Он пожал плечами, чем так напомнил ей Антона:

– А сходишь?

Она была слишком измотана и потому просто рассмеялась:

– Не знаю. Наверное. – Повисло молчание, потом она сказала: – Он становится громче. Его голос уже сложно блокировать. И теперь, без ошейника, я словно вижу все сквозь густой туман. Могу разобрать силуэты, людей и чувства, но они искажены.

Илья покачал головой, и на его губах появилась полуулыбка.

– Что в этом смешного? – спросила Беру.

– Просто это похоже на то, как чувствовал себя я, – ответил Илья. – По поводу всего, на самом деле. Я знал, что мне положено испытывать эти чувства – любовь, заботу и нежность, – но вместо этого чувствовал злость. Эту ненависть, которая так и не ушла. Как бы я ни старался погрести ее под шармом и хорошими манерами, она все сидит там и все искажает.

Беру подтянула колени к груди и положила на них подбородок. Когда девушка впервые встретилась с Ильей, то решила, что никогда не сможет его понять, даже положившись на его помощь.

Теперь же она видела себя в нем, и это ее пугало.

– Так что же случилось со всей той злостью? – наконец спросила она.

Он глянул на нее краем глаза:

– Она все еще там. – Он выдохнул, и его дыхание превратилось в пар на прохладном вечернем воздухе. – Всегда.

– Но ты помогаешь нам.

Илья пожал плечами:

– Что мне сказать? Может, я и ужасный человек, но я ужасный человек, который хочет жить. А древние, мстительные боги, как правило, мешают планам выживания. – Он сглотнул и опустил взгляд. – Чего… чего он хочет?

Она уставилась в угасающее пламя:

– Хочет сделать мир снова своим. Мир, где его воле повинуются. Где нет непокорности, нет любви. Мир, в котором…

– Нет насилия, – сказал бог.

Беру глянула на Илью:

– Ничего нет.

* * *

Свидетели были уже близко. Антон почувствовал их в лиге от путников, а это означало, что им пора двигаться вперед. Остальные поспешили собирать лагерь, а Беру просто наблюдала за ними.