Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как это?
Несколько голосов наперебой стали сбивчиво объяснять случившееся. Старик жестом прервал их и снова спросил:
— Как это?
Один из старших объяснил, что раненый очень молодой. Первый год пошел за рыбой. Упал головой на камень и что они ничего не могли сделать.
— Он может умирать, — сказал старик. — Его надо положить дома. Пусть женщины смотреть.
Старик, сгорбившись и опираясь на суковатую палку, пошел прочь от толпы. Ночью молодой рыбак умер, деревня с утра не работала — похороны растянулись до заката солнца.
Он впервые наблюдал это печальное действие. Били бубны, двигались в ритме мужчины вокруг бездыханного тела. Женщины в такт им напевали какую-то грустную песню. Старик сидел рядом с умершим и что-то шептал ему. Затем, ближе к вечеру, тело поместили в тесную корзину, и двое молодых подвесили ее на высоком дереве недалеко от деревни. На этом все кончилось. Население разбрелось по своим домам.
Чу долго стоял под деревом и смотрел на корзину. Он почувствовал, что где-то уже видел подобное — корзину с мертвецом и торчащей головой-черепом. Лу терпеливо стояла рядом и, стараясь не мешать ему, прошептала:
— Он уже там далеко. Где уже все кто нет.
«Это был профессор» — он вспомнил. Он вспомнил, как останки профессора висели на дереве, пока его не похоронили.
— Профессор, — повторил он вслух, чем снова озадачил Лу.
— Что ты сказать? — спросила она настороженно.
— Я уже видеть это, — ответил он не очень уверенно.
— Когда видеть? Давно? Там, где ты раньше жить? — спросила она и внимательно посмотрела ему в глаза.
— Да, там давно. Где жить, — ответил он и поплелся к дому. Уже совсем стемнело.
Ветер сорвал последние листья. Лес утончился, виделось дальше и прозрачнее. По утрам у берега в тихой воде за ночь появлялся тонкий лед. Окрестности готовились к зиме. Рыба ушла в глубокие ямы, и доставать ее стало труднее. Заготовки лесной еды подходили к концу, и старик на завтра объявил праздник — праздник Осени. Лу с вечера приготовила себе и ему светлые балахоны. Свой она украсила ветками с красными ягодами, его одежду — речными ракушками. Утром вся деревня собралась на площади у большого костра, и праздник начался. В середине дня, когда веселье было в самом разгаре, Чу потерял ее. Лу исчезла. Он бродил между танцующими, поющими и прыгающими и нигде ее не находил и только на самом конце деревни, за последним строением в траве, он обнаружил двух отчаянно борющихся друг с другом деревенских. Но хрипел, извивался и, зажав рот Лу, пытался прижать ее к земле. Лу вырывалась изо всех сил, но похоже, силы были неравны. Чу остолбенел от неожиданности, он не знал что делать. Несколько секунд он стоял, внутри у него все клокотало и ревело. Оцепенение прошло, он бросился сверху на Но, вцепился руками в его шею и с силой сжал пальцы. От внезапного нападения сзади Но как-то затих. Лу отбросила его и вывалилась из-под двух мужчин в сторону. Чу отскочил вслед за ней. Они оба стояли рядом и, еще не переведя дух, с испугом и ненавистью смотрели на Но, лежащего в траве на боку. Лицо его было разодрано, кое-где сочилась кровь. Отдышавшись, Лу вытерла рот рукой и, оправляя балахон, смачно выругалась:
— Ууу, кривой глаз, — и плюнула в сторону Но. Чу, в ожидании враждебных действий со стороны Но, сжал кулаки и, широко расставив ноги, настороженно следил за движениями Но, который сначала сел, потом не торопясь поднялся и, криво улыбаясь, прошипел:
— Мы еще встретить потом.
С минуту они смотрели не мигая друг на друга, и Чу, понимая, что поединок не закончен, медленно растягивая звуки, произнес само собой всплывшие в памяти слова:
— Своолаачь тыы поогаанаая.
Но оторопел от незнакомых слов и того, как они были произнесены. Он не знал, как реагировать на это, глаза его расширились, что-то сковало его решительность и наглость. Он сделал шаг назад и, боясь подставить спину, стал пятиться, вовсю показывая свой испуг. Когда Но исчез, Лу прижалась к Чу и спросила:
— Что это быть?
Он, подумав, ответил:
— Помнишь слово «врагу», я говорил его, помнишь?
Она кивнула головой.
— Но наш враг. Он нам не друг. Поняла?
Она снова кивнула головой. Они спустились к реке, долго сидели и молча смотрели на текущую воду. Река неспешно несла ее куда-то далеко на север, может быть к морю или океану. Вечернее солнце отражалось в темной воде. Было мирно и тихо. Наверху в деревне продолжался праздник. Приглушенные звуки бубнов доносили сюда древние ритмы рыбаков и охотников.
Он обнимал ее и тихонько гладил ее черные как смоль волосы, пытаясь вспомнить, что было с ним до деревни и откуда берутся у него эти слова:
— Чуден город наш родной — расцветает весь весной.
— За него мы жизнь дадим, но врагу не отдадим!
Он тихо пропел эти строчки, вспомнил отца, пожар и свою первую любовь к учительнице музыки. Она иногда заходила к отцу, и они втроем пили чай. Отец показывал им свои новые стихи, а они должны были слушать и хвалить их. Ему не хотелось хвалить стихи, но он это делал, чтобы не сердить отца и чтобы она была довольна его поступками. У нее тоже были, как и у Лу, черные волосы, и красавица в городе она была известная. После пожара они встречаться стали реже и только в школе, когда она проходила по коридору мимо него в свой класс. Она улыбалась ему, подбадривала, иногда коротко расспрашивала, как ему живется с бабкой. Уроки она вела в других классах, так что лицезреть ее ему удавалось только при этих случайных встречах. Взрослые поговаривали, что у нее с отцом что-то было. Эти слухи его сильно огорчали, ревновал он ее очень, даже после похорон отца. Потом она куда-то исчезла, ушла из школы. В городе
