Маша опустила стекло со своей стороны.

Ангел мой! Не улетай на небеса,

Будь со мной и научи меня молиться…

выводила певица, глядя поверх голов своих зрителей, в бледное линялое небо с застиранными облаками.

Узнаю твои шаги, а голос снится…

Лица зрителей были сосредоточенны, многие — полны сострадания. В детской соломенной шляпе меж медяков торчали бумажные купюры, одиноко, но гордо зеленел доллар. Кто-то положил недалеко от шляпы пирожок. Шейла неторопливо поднялась, оглянулась на свою маленькую повелительницу. Та кивнула, не прерывая пения. Собака аккуратно подхватила подачку, принесла к шляпе и, зажав в лапах, принялась есть. Зверев опустил голову к рулю, по плечам его пробежала судорога. В таких случаях непонятно — плачет человек или смеется. Маша сидела не шевелясь. В голове было пусто как в барабане. Ну и что делать? Отругать? Расплакаться? Кинуться обнимать: нашлась, живая… Маша начинала злиться. Ребенок убегает из дома, добиваясь того, что близкие ему люди, вчера еще враги, бросаются друг другу в объятия. Что это — хитрость? Мудрость? Случай? Интуиция? Так или иначе, эта бестия добилась своего.

Маша слегка злилась, но на бурные эмоции не было сил: сказались две бессонные ночи. Маша покосилась на Зверева. Он давно уложил голову на руки и задумчиво глядел на Машу, слушая жалостливую песенку дочери.

— Как поет, поросенок! — улыбнулся он, не решаясь прервать концерт. Первая их заметила Шейла. Совершенно неожиданно для зрителей собака бросила свой пост и помчалась к машине.

Она принялась скулить и повизгивать, узнав хозяйку, подпрыгивать, норовя лизнуть в лицо. Маша открыла заднюю дверь, и псина нырнула внутрь салона.

Алька обернулась и мгновенно покраснела как редиска. Подняла шляпу с деньгами, раскланялась и, секунду помявшись, поплелась к машине.

Зрители с интересом наблюдали за происходящим.

— Вот оно что! — раздалось из толпы. — Вон как теперь деньги-то зарабатывают! Научились!

— Ребенка на жару попрошайничать выставили, а сами в машине отсиживаются!

— Морды бесстыжие, ребенка бы пожалели!

Очень быстро отдельные выкрики переросли в митинг — масса негодовала.

Конкуренты побросали свои рабочие места и подтянулись к толпе.

Маша поспешно подняла стекло. Оставаться здесь дольше было опасно. Зверев повел машину мимо разбушевавшейся публики. Кто-то попал в заднее стекло огурцом. Алька сидела рядом с Шейлой, не поднимая глаз. Все молчали. Наконец виновница суматохи не выдержала:

— Ну, ругайте уж.

Денис взглянул на дочь в зеркальце и промолчал.

— И не сомневайся, — отозвалась Маша, — ты свое получишь.

Денис покосился на Машу, пряча улыбку.

— Как вы думаете, Машенька, какое наказание заслуживает этот ребенок?

— Домашний арест! — не раздумывая выпалила Маша.

— Я бы добавил трудовую повинность — клубнику полоть.

— А чё ее полоть, — незамедлительно встряла Алька, — она уже кончилась.

— Вот и хорошо, что кончилась. Полоть ее в самый раз таким беглецам, как ты. Кстати, где ты ночевала, хотели бы мы знать?

— У бабушки одной. Она семечками у перехода торгует.

— Ясно.

Алька уже отлепила глаза от пола и, для приличия сдерживая рвущуюся наружу улыбку, посматривала на Машу и Дениса. Она догадалась, что гроза миновала, и теперь не знала, как совладать с возбуждением.

— Маш… а ты когда приехала? — Алька решила, что очень хитро поставила вопрос.

Маша развернулась и посмотрела на девочку в упор.

— Сегодня, — ответила в тон ей. — Я, видишь ли, шляпу свою, соломенную на подоконнике оставила.

— А-а… — И Алькин рот разъехался до ушей. Маша показала ей язык и отвернулась. Шейла, не зная, как поудобнее расположиться в машине, просунула свою голову между Машей и Денисом и, вывалив язык, стала смотреть на дорогу. С языка собаки капало Звереву на рукав.

— Красавица… — изрек Денис, покосившись на сосредоточенную сморщенную морду.

И тут Машу прорвало. Она не знала, что было смешного в замечании Дениса, но вдруг расхохоталась в голос, а взглянув на Шейлу, зашлась безудержным смехом до слез, до икоты.

Алька с готовностью поддержала этот смех и принялась хохотать заливистым колокольчиком. Денис сначала смеялся короткими очередями, поглядывая на женщин, а потом сам зашелся этим болезненным смехом, который трудно остановить, а потом еще труднее вспомнить, с чего он начался.

Машина была остановлена возле леса. Шейла с недоумением глазела на смеющихся людей, по очереди кидаясь облизывать то одного, то другого.

Выкатились на траву и хохотали в изнеможении, ожидая, когда же наконец кончится этот массовый приступ. Смех постепенно начал редеть и вскоре иссяк. Растаял под жарким летним солнцем. Алька вскочила и принялась носиться, дразня собаку.

Зверев протянул руку и нашел в траве Машину ладонь. Ее пальцы слегка вздрогнули, но не уползли, потрогали теплую жесткую поверхность и расположились там, внутри неплотно сжатого кулака, чувствуя, как кровь пульсирует на чужом запястье.

Пальцы Дениса распрямились и стали осторожно поглаживать мягкую кожу Машиной ладони.

Девушка лежала, спрятав лицо в траве, чувствуя, что все нервы ее, все ощущения сосредоточены сейчас в ладони правой руки и что эта невинная ласка откровеннее и острее ночных объятий.

Это длилось несколько мгновений, Шейла примчалась и бесцеремонно облизала сначала Машу, потом не долго думая Зверева. Они сели в траве и обнаружили, что вокруг целая плантация земляники, которая — протяни ладонь, и упадет с кустика, обнажив беззащитно-белую изнанку. Не сговариваясь, Маша и Денис бросились собирать ягоды.

Алькина макушка выглядывала из травы — девочка давно обнаружила такое богатство и не теряла времени даром.

Через несколько минут ладони были полны, и Маша, не найдя куда высыпать, отправила свою добычу в рот. Зажмурилась от удовольствия, а когда открыла глаза, увидела стоявшего перед ней на коленях Зверева с полной пригоршней земляники. Маша молча сделала ладошки лодочкой, и он осторожно пересыпал в них ягоды. Шейла наблюдала за ними, склонив голову набок. Два взрослых человека стояли друг перед другом на коленях и что-то там пересыпали. Маша зачерпнула ртом ягоды, но пригоршня от этого не убавилась. Она протянула ее Денису. Он, окатив Машу дымным взглядом, взял ее ладоши в свои и склонил к ним голову.

Он ел землянику по ягодке, медленно, обжигая ее ладони прикосновениями губ, изредка поднимая глаза на ее лицо и останавливая взгляд на испачканных ягодами губах. Маша чувствовала себя раскаленной от этой сладкой пытки и боялась пошевелиться, спугнуть удивительное мгновение. Ей хотелось, чтобы оно длилось вечно. Когда Зверев съел последнюю ягоду, он не убрал руки, а только распрямил Машины пальцы и стал их тихонько целовать, каждый из них, начиная с мизинца. Каждый поцелуй растекался по ее телу горячим тягучим нектаром. Маше казалось, что даже захоти она сейчас подняться с земли — у нее ничего не получится. Она накрепко прилипла к этой траве, к земле, а руки просто срослись с большими ладонями Дениса. Собака утомилась от созерцания однообразной композиции и улеглась на траву, положив морду на лапы. Краем глаза Маша заметила, что из травы высунулась белокурая Алькина голова. Маша успела выхватить из общей картины Алькин изумленный взгляд. Интересно, как давно она за ними наблюдает?