Ульянов кивнул, мысленно сопоставляя сроки: десять дней назад была убита Ливнева.

– А ведь до этого заказчики были довольны моей работой, со всем соглашались. Ни звука против. Ни о каких ошибках речи не шло. Да их и быть не могло!

– Но ведь ошибки случаются.

– Нет, нет и нет! – твердо произнесла Арина. – Только не в этом случае! У меня, как говорится, все ходы записаны.

Николай Николаевич усмехнулся.

– Не верите, можете убедиться. Я объясню. Много времени это не отнимет. – Бросив взгляд на часы, Арина стремительно вышла из кухни и вернулась со стареньким, видавшим виды ноутбуком. – Каждое свое действие я согласовывала с фондом, еженедельно отправляла им отчеты. Все мои предположения основывались и подтверждались документальными источниками. Я готова подписаться под каждой строчкой. – И, включив компьютер, стала объяснять.

Говорила она очень простым, доступным языком, изредка используя профессиональные термины и бросая взгляд на собеседника: понимает ли тот, о чем речь. Логика ее рассказа была ясной и предельно последовательной. Время от времени она прерывалась, чтобы повернуть экран ноутбука и показать Ульянову существенные для дела сканы.

Тот случай, когда сложное можно объяснить просто. Ульянов слушал, не перебивая, и даже залюбовался ею: так уверенно, воодушевленно и естественно, а вовсе не из желания показать свою эрудированность она оперировала именами, названиями и датами. В этот момент она была очень похожа на своего отца. Та же улыбка, тот же взгляд, те же интонации…

Теперь Николай Николаевич слушал не «что», а «как» говорила его собеседница. Голос у нее был приятный, низкий, грудной, с легкой хрипотцой курильщика – начав рассказ, она взяла сигареты и привычно закурила. Сигаретный дым примешался к тонкому, еле слышимому запаху духов. Или это был ее собственный аромат? Он заметил, что на лице Арины Ивановны нет ни грамма косметики, но в своей естественности она была хороша и без макияжа. При свете старомодной лампы, висящей над столом, ее гладкая бархатистая кожа приобрела персиковый оттенок. На лоб медной змейкой легла выбившаяся из-под заколки прядь волос. От Николая Николаевича не укрылось и то, что в ушах у нее разные сережки: одна – висячая, другая – круглая пуговка. И то, что под ее свободным домашним платьем нет лифчика, а также то, что в нем имеется разрез, в котором то и дело мелькает голая нога, стройная, с тонкой щиколоткой, обутая в плюшевую тапку в форме какого-то мультяшного персонажа.

Не переставая говорить, Савинова поднялась, подошла к окну и, одернув занавеску, открыла форточку. На подоконнике возвышались внушительные стопки книг и каких-то компакт-дисков с классической музыкой. Приметив знакомый со школы корешок «Мифов Древней Греции» Куна, Николай Николаевич вдруг подумал, что сам-то он, кроме деловых бумаг, уже давно никаких книг не читает.

Профессиональное чутье подсказывало ему, что никакой связи между Савиновой и убийством балерины Ливневой нет. Ее не существует.

«Этого не может быть, потому что не может быть никогда» – известный аргумент времен научного коммунизма. Арина Ивановна – человек из другого мира (хотя какая она, на фиг, «Ивановна»!), а тот, кто заказал ей исследование, просто использовал ее, и использовал втемную.

«В первую очередь надо будет проверить, что это за фонд “Таубер” и существует ли он на самом деле», – решил Ульянов, хотя в результате уже почти не сомневался.

– Обидно вдвойне, – продолжала Арина, – потому что работа проведена большая и уже находится в завершающей фазе. На данный момент я уже могла бы представить внешние характеристики этого перстня, перечислить его владельцев вплоть до 1940 года! Ох, да пошли они к черту! Как бы там ни было, я завершу начатое, – совсем тихо договорила Арина. По тону, с которым были произнесены последние слова, Ульянов догадался, что тема эта для нее особенно болезненная.

– Ну, откуда, скажите, вдруг такая нелепая, беспричинная реакция?! – повысив голос, обратилась к нему Арина.

– Вот тут вы ошибаетесь, возможно, причина у них была… – уклончиво ответил Николай Николаевич. Профессиональный опыт отучил его верить в такие случайные совпадения. И тут и там – все те же десять дней. Но о своих подозрениях он пока предпочел умолчать.

После недолгих колебаний он сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда заключение французского ювелира и фотографии:

– Говоря откровенно, Арина Ивановна, я пришел к вам прежде всего как к эксперту. Нам хотелось, чтобы вы взглянули на это… – произнес Ульянов, предвкушая ее реакцию, и разложил перед ней на столе распечатки. – Что скажете?

Но ожидаемого эффекта почему-то не получилось.

Пробежав глазами бумаги, Савинова лишь удивленно вскинула тонкие брови и, покосившись на него, произнесла:

– Хм… Симпатично. И что же вы ждете от меня?

– То есть как что? – опешил Николай Николаевич. Настала его очередь удивляться. – Кольцо Мариуса Петипа! Разве вы не это искали?

– Нет! – невозмутимо ответил эксперт.

– Постойте, но вы даже не дочитали бумаги до конца!

– Не в них дело, Николай Николаевич. Я, конечно, не исключаю, что вещь с фото тоже когда-то могла принадлежать Мариусу Ивановичу, хотя…

– Что значит «хотя»?!

– Ладно, начнем с простого. Смотрите, в вашей бумаге указано примерное время изготовления изделия. Так? Это конец XIX века. Тогда же сделана и гравировка на ободе. А теперь обратите внимание на правописание имени, оно написано в два слова. Видите? Вот. А должно быть слитно, в одно слово – «PETIPAS», без «Т» и «S» в середине. Именно так подписывался и сам Мариус Иванович, и все его родственники. Фамилия Петипа – говорящая, скорее всего, сценическая, по-французски означает «маленькие шажки», а в сочетании с предлогом может переводиться как «шаг за шагом, постепенно, медленно». Фамилия появилась в XVIII веке, и только тогда ее написание было раздельным. Полагаю, что на вашей распечатке, на вашем кольце гравировка обозначает не имя, а что-то другое, учитывая, что надпись читается не полностью. Вот как-то так получается… – с сочувственной улыбкой произнесла Арина и вдруг расхохоталась. – …Получается два кольца, два яйца! Простите, это нервы, – объяснила она, глядя на помрачневшего Ульянова.

– Да-а-а… – протянул тот. – Выходит, что Ливневу убили из-за простой побрякушки. – Он вдруг почувствовал необъяснимую обиду, не за себя, а за Варвару и за своего шефа. А еще он никак не ожидал, что всесильного «Робота» кто-то может так ловко развести.

– Видите ли, Николай Николаевич, – снова заговорила Арина, – мой перстень, в смысле тот, который ищу я, он – другой, особый. Это в настоящем смысле талисман, который Петипа, будучи еще совсем молодым, привез из Испании и в который он очень верил. Вам… вы ведь далеки от театра?

– Так точно.

– Поэтому многое вам непонятно, в частности, то, какими суеверными бывают артисты, особенно танцовщики. Танец сопряжен с травмами! Как в спорте. Одно неловкое движение – и прощай сцена, инвалидность на всю жизнь. Петипа отлично это знал на собственном горьком опыте. Он не был особенно набожным, хотя, конечно, церковные службы посещал… – Арина снова закурила. – Нет, у него была своя вера, некий набор предрассудков, не связанных с религией. Думаю, он верил в свою сценическую удачу, счастливую звезду, которую и олицетворял этот магический перстень, талисман, оберег – зовите как хотите… Не случайно на нем изображена именно Фортуна. А Фортуна – богиня переменчивая, она то улыбается, то отворачивается, не имеет постоянного фаворита. Чтобы ей угодить, ее умилостивить, владелец талисмана должен был соблюдать определенные правила.