— Она ему слишком потакает, — с осуждением заметила мадам Гортензия.

— Когда посол одного из соседних королевств явился от имени своего правителя просить о финансовой помощи, Марсий заявил, что не имеет дела с голодранцами и велел прогнать его, надев бедняге на голову его же штаны.

— И первый советник ему не помешала? — изумилась я. — Она же вела дипломатию!

— Она сказала, что это отличная идея, — мрачно заметил Магнус.

— Вообще-то мне еще многое нужно вам о ней поведать, но сперва скажите, откуда вы столько знаете, если сидите тут?

В этот момент послышались приближающиеся звуки, очень приятные и гармоничные. Сырое подземелье лишь оттеняло их воздушную прелесть.

— Частично от него, — ответил Озриэль.

— От кого? — я удивленно повернулась в сторону лестницы.

Наверху лязгнул замок, и кто-то принялся спускаться вниз, неся с собой самую сладостную музыку, какую только можно вообразить.

* * *

Сначала показались копытца — они ступали в такт музыке, — а следом и их владелец: миловидный юноша в алом берете с пером, плаще, как у трубадуров, и красно-синих штанах буфами (такие всегда меня смешили с тех пор, как узнала, что их набивают ватой и конским волосом). Тонкие подвижные пальцы умело перебирали струны лиры. Он исполнял песню о прекрасной принцессе, заточенной сначала в башню, а потом в темницу. От бархатистого голоса что-то внутри меня трепетало и мучительно замирало в такт мелодии. Так могла бы петь сирена, если бы родилась мужчиной. Остальные тоже подпали под чары музыканта — даже Уинни, хоть и напустила презрительный вид, вслушивалась.

Юноша остановился прямо напротив меня и, не отрывая гипнотического взгляда, последними несколькими аккордами завершил песню.

Я откашлялась, приходя в себя.

— Вы ведь тот, кто я думаю? Вы Мадоний Лунный?

— Скорее уж Юродивый, — скривилась Уинни, к которой вернулась язвительность, как только стих последний аккорд.

Покровитель факультета ранимых романтиков никак не отреагировал на грубость. Мягко улыбнувшись, он подцепил мою руку и прижал к губам, но взгляд его блуждал, ни на чем надолго не задерживаясь.

— Ты не ошиблась, прекрасная дева.

— Эй, полегче там! — пробурчал Озриэль. — Это моя девушка, если что.

Музыкант задержал мою руку еще на мгновение, отпустил и двинулся в глубь темницы, напевая уже новую песню — про старого ревнивца, которому молодая супруга наставляет рога, пока тот воюет в чужих землях.

— Что это только что было? — спросила я, потирая кисть, на которой все еще горел поцелуй.

Тут Мадоний взял особо высокую ноту, и Озриэль пристыженно прикрыл глаза:

— Подземный боже, и на этом факультете я учился…

— А по-моему, он славный, — возразила Эмилия. — И так чудесно поет! Готова слушать его вечно! Индрик бы оценил… — Ее лицо тут же огорченно вытянулось — подруга корила себя за то, что наслаждается музыкой, пока возлюбленный страдает, подавая иноземным послам печеночные заварнушки и огуречные канапе.

— Да, мальчик безусловно талантлив, — заметила мадам Гортензия, мечтательно подперев щеку и глядя ему вслед.

— Это к слову о том, откуда мы так много знаем, сидя тут, — пояснил Магнус.

— Хотите сказать, от Мадония? — я понизила голос и горячо зашептала: — То есть он на нашей стороне, и мы могли бы…

— Нет, — покачала головой мадам. — Он не нашим и не вашим. Мальчик сам по себе. Но его баллады нередко описывают то, что происходит вокруг, так что информацией мы не обделены.

— Мальчик! — фыркнула Уинни. — Ему тыща лет, а до сих пор не нашел занятия посолиднее, чем тренькать на своей бренчалке.

— На факультете доблестных защитников наверняка учат чему-то вроде того, как рвать голыми руками такие прутья! — пробормотал Озриэль и раздраженно потряс решетку.

— Да-да, все мы видели, как ты пускаешь слюни на Эола Свирепого, — заметила Уинни.

Гоблинша лежала на соломе, закинув руки за голову.

— Ты хоть раз пыталась для разнообразия быть милой и не раздражать всех вокруг? — упрекнула Эмилия.

Уинни приподнялась на локте и глубоко задумалась:

— Нет.

И улеглась обратно.

Тут звуки снова стали громче — принц дошел до конца коридора, разделявшего камеры, и теперь возвращался обратно.

— А зачем он приходит? — спросила я.

Мадам пожала плечами:

— Чтобы скрасить узникам заточение, наверное.

— Ему можно задавать вопросы, — добавила Эмилия, — иногда он сам рассказывает о том, что происходит наверху, но по большей части ведет себя, как сущее дитя. Единственное, что имеет для него значение, — музыка.

— Значит, на вопросы он отвечает? — уточнила я и, получив кивок, позвала: — Мадоний!

Он приблизился, прекратив петь, но по-прежнему перебирая струны.

— Зачем вы пришли?

Принц призадумался и расцвел в улыбке:

— За вами, конечно!

— За мной? — удивилась я и изумленно охнула, потому что Мадоний яростно провел пальцами по струнам, замок щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.

Остальные тоже оторопели.

— Да, вас желает видеть Его Величество, — пояснил он и посторонился, пропуская меня вперед.

Стоило выйти из камеры, новый сочный аккорд заставил дверь захлопнуться.

— Этого твой Эол точно не умеет, — подмигнула я Озриэлю и повернулась к принцу. — Я вам еще не говорила, что ваш си-бемоль безупречен? А балладу про пленную принцессу я готова слушать вечно!

Темницу прямо-таки озарило от его улыбки, и наградой мне послужил новый куплет.

— Вернусь с новостями, — шепнула я друзьям напоследок и прошествовала за принцем наверх.

* * *

Когда мы уже подходили к дверям тронного зала, они сами собой распахнулись, как от взрыва — настолько мощного, что правая створка осталась косо покачиваться на одной петельке.

В проеме стоял гигант Эол Свирепый. Он возвышался над нами горой мышц, словно бы вытесанных из гранита: одно только запястье толще, чем весь Мадоний Лунный. Натертая жиром кожа блестела и лоснилась, а единственным предметом одежды служила обвязанная вокруг бедер тряпочка. На нее-то я и уставилась: неужели чопорная мадам Лилит позволила ему разгуливать по дворцу в таком виде?

— Где ты был? — прорычал он в лицо Мадонию, нависая и брызгая слюной. — Тебя послали за девчонкой час назад. Королева заждалась!

— Сколько раз повторять, любезный Эол, — раздался из-за его спины сладкий голосок, и оттуда вышла мадам Лилит, — что вы вгоняете меня в краску намеками на королеву красоты.