– С полусотней, Барашек! – мурлыкала она, глядя на выросших Патрика и Грегори, которые отправились за своими кокосами.

– Ты мой дружочек, – ответил он, обняв ее за талию.

Что за жизнь тогда была! А потом вышел «Старик и море»: миновал долгий период забвения, мир снова помешался на Эрнесте Хемингуэе. Восторженные отзывы, продажи и Нобелевская премия – кажется, большего и желать нельзя!

Из леса Мэри видит, что к дому приближается машина. Во всяком случае капот однозначно нацелен на дом, теперь формально считающийся ее. Небо этим утром такое высокое и бездонное, что автомобиль кажется крохотным. Сердце обрывается. Гости.

Подойдя чуть ближе, она видит старенький «фордик», до того побитый, точно его забросали камнями индейцы айдахо. Из машины выходит мужчина, он заглядывает в одно из окон гостиной, прижимая ладони к стеклу. Потом отступает назад, оглядывая мощные очертания дома, словно оценивая силу противника. Лица поначалу не видно: шляпа да воротник. Но когда мужчина направляется обратно к машине, Мэри узнаёт его.

Эрнест перевернулся бы в гробу, если бы увидел Гарри Куццемано на пороге своего дома.

– Миссис Хемингуэй! – окликает он. И улыбается как ни в чем не бывало. Пожалуй, с возрастом он стал посимпатичнее, легкая полнота ему шла – она смягчила угловатость черт. Шрам, который при их последней встрече в отеле «Ритц» был багровым («от своих досталось», кажется, так он объяснял тогда в лобби-баре), цветом теперь почти не выделялся на фоне щеки, хотя все так же ее уродовал.

– Как я рад вас видеть. – Он мягко пожимает ей руку.

– Мистер Куццемано, какой сюрприз.

Мэри ощущает, что он разглядывает ее. Пожалуй, она сильно изменилась с парижских времен.

Его лицо принимает скорбное выражение.

– Миссис Хемингуэй, я сочувствую вашей утрате.

Мэри кивает в ответ.

Ей всегда было немножко жаль Куццемано, ведь на этого человека частенько обрушивалась вся сила гнева Эрнеста. А с другой стороны, Гарри постоянно сам нарывался, как зверь, что вытягивает шею, подставляясь под лассо, – своими назойливыми письмами, поздними телефонными звонками и объявлениями во французских газетах насчет злосчастного саквояжа. Создавалось впечатление, что Куццемано пойдет на что угодно, лишь бы привлечь внимание Эрнеста.

– Что вы здесь делаете?

– Знаете, я всегда опасался, что Эрнест пристрелит меня, как только я покажусь на подъездной дорожке. Теперь, полагаю, я в безопасности, – говорит он, вероятно, считая это ответом на ее вопрос.

– Вы здесь проездом?

Гарри Куццемано кивает, но в подробности не вдается.

– Откуда вы едете?

– С юга.

Его голубые глаза смотрят так пронзительно, что Мэри отводит взгляд.

– Может, войдете? – спросила она, не зная, что еще сказать.

Куццемано кивнул и широким шагом направился к двери.

– Тут заперто. – Мэри не двинулась с места. – Мы обойдем сзади.

* * *

Едва Куццемано переступает порог, как выражение его лица меняется. Было бы несправедливо думать, будто он глух к эманации, словно излучаемой этими стенами.

– Как живой. – Гарри не в силах оторвать взгляд от портрета, висящего в стенной нише. Эрнест неотрывно смотрит на них – глаза как дуло двустволки. Широкая улыбка; седая борода почти достигает рамы. Когда Эрнестова борода требовала стрижки, Мэри дразнила его Санта-Клаусом.

– Тут ему шестьдесят.

– Видели бы вы его в молодости – просто юный бог. – Куццемано подошел вплотную к портрету. – Очень похож. Просто очень.

Мэри странно это слышать, ведь Куццемано не видел Эрнеста лет десять. Библиофил отходит от портрета, усаживается на диван, подложив подушку под поясницу. Оглядывает комнату, выхватывая цепким глазом черепа, шкуры, книги. Пожалуй, перед выходом стоит его обыскать на предмет рукописей и столового серебра.

Мэри садится на диван напротив, уже готовая спросить, чем обязана его визиту, когда Куццемано заговаривает сам:

– Видите ли, Эрнест всегда питал ко мне антипатию, – сообщает он, точно отвечая на незаданный вопрос. – Даже тогда в Антибе, когда он был никем. Он просто не понимал, что я стараюсь ему помочь. Найти утраченное: саквояжи, потерянные романы, стихи. Зельда и Скотт никогда не относились ко мне с таким презрением.

– Быть может, потому что вы не стеснялись угощать их выпивкой.

– Хемингуэи, Фицджеральды, Мерфи. Господи, как же мне хотелось попасть в этот круг: сливки общества, бомонд Ривьеры. Мэри, эти люди, они были… небожителями.

– Какая теперь разница, мистер Куццемано. Все в прошлом.

Он смотрит не мигая на край стола.

– Когда Зельда погибла в огне, у меня в памяти сразу всплыла та ночь в Антибе: Эрнест нес ее на плече – так пожарный выносит людей из пламени, а Скотт еще кидался в него инжиром. Та ночь на вилле «Америка». Она была волшебной.

Мэри никогда не слышала про историю с инжиром. Интересно, это правда? Друзья говорили, Куццемано соврет – недорого возьмет.

– Бедняжка Зельда, – вздыхает он. – Она ненавидела Эрнеста. И была в этом одинока. Все остальные его обожали, причем не только женщины. Из кожи вон лезли, лишь бы ему угодить. Взять хоть Файф. Она была вроде меня. – Он поднял брови. – Я всегда считал, – произносит он медленно, словно это его последний шанс благовидно объяснить свои намерения, – что смогу найти саквояж Эрнеста. Я давал объявления в парижские газеты. Я опросил носильщиков, железнодорожников, нашел даже женщину, у которой Хэдли покупала сигареты. Конечно, я ничего не добился. Но я верил, что когда-нибудь разыщу его. А потом я вручил бы Эрнесту найденную реликвию, и он меня простил бы и захотел бы стать моим другом. Каким я был дураком. Я ошибался.

Мэри внимательно смотрит на Куццемано. А ведь ему, пожалуй, сильно за пятьдесят, он постепенно догоняет Эрнеста, просто у него лицо без возраста. Есть люди, над которыми время не властно.

– Хотите кофе?

Он кивает и оглядывается на портрет.

* * *

Когда она возвращается в гостиную, Куццемано все так же сидит на диване, сложив руки на коленях. Он широко улыбается ей, по-детски радуясь:

– О, печенюшки!

Мэри ставит поднос на кофейный столик, окидывает взглядом комнату. Гарри запросто мог стащить что-нибудь, пока она возилась с кофеваркой.

Погода успела перемениться, по оконному стеклу барабанит дождь. Мэри зажигает свет.

– Что я могу сделать для вас, мистер Куццемано? Какова цель вашего приезда? Паломничество или торг? Или, быть может, отпущение грехов?

– Я хочу забрать свои письма, – спокойно ответил он.