— Удобно? — уточнила Уна, натягивая тонкие серые одеяла из аварийного комплекта к самым подбородкам. — Мне начинать?

Майк тяжело дышал.

— Начинай, — разрешил он.

В полумраке раздался щелчок, отразился эхом от стен, тут же последовал несколько зловещий дребезжащий свист, который вскоре перешел в быстрый и ритмичный треск. Мерцающие и пятнистые черно-белые быстрые и дерганые кадры внезапно выплеснулись на кривую заднюю стену совсем близко к их лицам, заскользили по кривым стенам, едва не пересекаясь где-то у них над головой. Невысокая женщина с насурьмленными глазами, аккуратной и блестящей стрижкой «под фокстрот» и чертовски мясистыми бедрами (нет, они мясистые, настаивала Уна в прошлый раз, по сравнению с ее икрами или крошечными сиськами) маячила у них над головами, ее ошеломительно длинный и заостренный, влажно блестящий язычок мелькал между черными, припухшими, словно от пчелиного укуса, губами со скоростью и четкостью ротационного поршня. Лихорадочное пятно рук раскачивало обнаженные груди вверх-вниз, будто она изо всех сил старалась избавиться от них навсегда — а затем ее глаза распахнулись в огромные белые озера совершенного и немого удивления, когда сонный мужик с унылыми усами принялся усердно долбить ее откуда-то сзади. И пока он это делал (пока он занимался своим делом), увенчанные длинными ноготками пальцы Уны осторожно крались в глубинах одеяла, и сейчас как раз добрались до ширинки Майковых темно-серых фланелевых штанов с рисунком «куриная лапка», а потом ловко и очень привычно порылся вокруг каждой пуговички. Майк навалился на плечо Уны, постепенно нашаривая дорогу через и под каждый слой ее лимонной «двойки», неуклонно приближаясь — продвигаясь вперед с неослабным стремлением побороть многочисленные петли и крючки, прочно пришитые к телесного цвета корсету с поясом для чулок фирмы «Плейтекс» (он действовал хладнокровно и осторожно, едва касаясь, точно Раффлс[74]или человек, сведущий в разминировании). Майк ахнул, когда рука Уны еще больше оживилась — а сейчас он ощутил вес груди номер один, вывалившейся прямо в его подставленную влажную ладонь. Усатый мужик, похоже, готов был поглотить их, а смело остриженная женская голова уже целенаправленно качалась туда-сюда в районе его паха, словно озверевший пневматический молоток, или, может быть, оголодавшая ворона (и пышные заросли там, похоже, совершенно ее не волновали). А потом Майк сказал: ах! Ах! — сказал Майк, и Уна, да, Уна, она сказала: оох. Оох, сказала Уна и задрожала, а все тело Майка стало тугим и жестким, он зажмурился (так, что больше не видел мужика с усами, он широко открыл рот и молча орал то ли от боли, то ли от наслаждения), и между задышливыми вздохами Уна шептала ему: сестры Эндрюс, сестры Эндрюс — о боже, Майк, давай — подумай об этом, подумай о ней сейчас — сестры Эндрюс сестры Эндрюс сестры Эндрюс — ааааах!.. Тихонько закончила она в тот самый миг, когда Майк сказал «боже», выгнулся под ней и жестко вжался в настойчиво снующие пальцы. Он кончил, когда она содрогнулась — хотя и не одновременно со стриженой женщиной и усатым мужиком, которые тоже закончили свои дела и теперь совершенно откровенно и с пугающей быстротой вытирали рабочие поверхности. Затем женщина — по-прежнему обнаженная — рассыпалась серией стремительных и очень милых реверансов, а парень подле нее отвешивал частые и энергичные поклоны, точно свихнувшийся посол, одержимый дипломатическим протоколом. Проектор трещал все быстрее, этот грохот, быть может, озаботил бы того, кто совершенно незнаком с причудами и капризами механизмов, — но Майк и Уна, они не только на этом собаку съели. Затем совершенно внезапно шум и свет исчезли, и Майк и Уна вновь оказались бок о бок в тишине и темноте. Она поцеловала его в нос. А потом возбужденно зашептала:

— Ты это сделал? Ты это сделал, Майк? Сделал? Подумал о ней? Ты о ней подумал?

Он длинно, с низким скрежетом, выдохнул из самых глубин своего существа.

— Да, — едва расслышала она. — Сделал. Я сделал. Я сделал это.

Джейми время от времени поглядывал на Тедди за столом — сидит себе и стучит по клавишам огромной старой пишмашинки, вроде бы не обращает внимания на болтовню Джейми и Джуди. Поначалу, если честно, Джейми совсем не нравилось, что Тедди вообще там сидит, — но потом он подумал: нет, это просто-напросто глупо. Правда ведь глупо? И неправильно. Ну то есть — да, я говорю с Джуди о, ну — очень интимных вещах, но что с того, если Тедди примет в этом участие, в самом деле? Мы все участвуем, так? Каждый из нас. Да. В этом-то и весь фокус. Мм — пожалуй, это правильно. Впрочем, говорю же — да посмотрите вы на него: сидит себе и шлепает по клавишам, уж не знаю, что он там печатает. Ему плевать, о чем мы говорим: вряд ли хоть слово расслышал.

— Ну, я думаю, — сказала Джуди, опуская чашку, — что это совершенно замечательная идея, Джейми. Как ты считаешь, Тедди? Замечательная?

— Замечательная, — немедленно и безапелляционно согласился Тедди.

Автоматическая реакция? Очередной рефлекторный ответ посреди бесконечного чемпионата по супружескому пинг-понгу? Или он умудряется печатать и слушать одновременно? Наверное, это возможно. Впрочем, мне все равно; теперь меня больше парит, что этот наш с Джуди разговор может отвлекать Тедди. Хотя, если на него посмотреть, он совершенно не отвлекается.

— Я имею в виду, — продолжала Джуди, — особенно ради малыша, да, Джейми? Бенни. Малыша Бенни. Мило… Так что приводи ее, конечно, если она — сам знаешь, если захочет. Если твоя жена вообще захочет познакомиться со мной…

— О да, конечно, она захочет с тобой познакомиться, — бросился уверять ее Джейми. — Если придет. Я же говорю — когда я звонил, ее не было. Не было дома. Ну — или трубку не сняла. Может быть. Когда услышала мой голос. Я оставил сообщение, может быть, ну не знаю — может, я сглупил, потому что в нем было полно, сама знаешь — эканий и меканий, и заикания, и так далее — потому что я до сих пор не привык, что довольно нелепо — разговаривать с машинами. Иисусе — пора бы уже привыкнуть. Не помню, когда в последний раз звонил кому-нибудь и действительно разговаривал с человеком.

— Я уверена, она ответит, Джейми. Ну конечно, ответит.

— Да-да. Дам ей день или два и позвоню еще раз.

— Это приятно? — спросила Джуди. — Быть отцом? Мне всегда ужасно любопытно, каково это. Воспитывать детей.

— Ну… если честно, я не очень помню, каково это. Столько времени прошло. Да я не так уж и много его, ну, воспитывал — так ты сказала? Да? О. Когда был рядом. Но на самом деле, знаешь, Джуди, — раз ты, ну, понимаешь — раз ты подняла этот вопрос, вроде того. Я вообще-то очень удивлен, что вы с Тедди, ну, понимаешь — что вы с Тедди не, гм, — никогда не…