глаз. – Цинна нарушил наш договор, стоило ему взяться за дело. Следует признать, что он предприимчив и последователен.

Сказав это, он умолк. Долабелла нарушил тишину, задав недвусмысленный вопрос:

– Что нам делать?

Сулла медленно выпустил из легких весь воздух, откинул голову, потягиваясь, чтобы унять боль в шее, и внимательно изучая потолок палатки.

– Двинемся на Афины, – сказал он наконец, – затем на Митридата, а потом вернемся в Рим. Мы окрепнем и будем беспощадны к нашим врагам.

Долабелла кивнул. Замысел его наставника охватывал все разом. Вопросов не оставалось.

– Я ложусь спать, – заявил Сулла так, будто посягательство Цинны на власть, гибель Октавиана или возвращение Мария в Рим были лишь незначительными помехами, которые ни в коем случае не должны были лишить его удовольствия от спокойного сна.

XXXIV

Отдых орла

Дом семьи Гая Мария, Рим

Январь 86 г. до н. э.

Даже у самого сильного орла, летящего выше всех, однажды иссякают силы.

Консулами на этот год были избраны Цинна, во второй раз, и Гай Марий, в седьмой раз. Никто в Республике ни прежде, ни впоследствии не занимал консульскую должность столько раз подряд. Победитель Югурты, но главное – кимвров и тевтонов, идущих на Рим, сделавший эмблемами легионов орлов, которые отныне красовались на их знаменах, и изменил саму природу римского войска, заболел через несколько дней после того, как добился седьмого консульства.

Марий пролежал в постели неделю.

Ему было семьдесят с лишним лет.

Он был слаб.

Он бредил.

Ему снилось, что именно он, а не Сулла начальствует над легионами, идущими на Митридата. Жажда первенства смешивалась с лихорадкой и затуманивала сознание, лишая его чувств на много часов подряд.

Временами наступала ясность. Тогда он разговаривал с сыном, Цинной и другими вождями популяров. Серторий во главе сотен ветеранов, верных Марию, охранял дом семикратного консула и следил за порядком в городе.

– Мы одни? – спросил Марий у Сертория.

– Да, мой консул, – подтвердил тот и, увидев сомнение на лице полководца, добавил, чтобы успокоить его: – Цинна несколько часов назад вернулся домой. В атриуме ожидают твой сын и юный Цезарь. Ты сказал, что хочешь побеседовать с обоими. И со мной.

– Хорошо… – Марий говорил с трудом. – Цинна безрассуден… Он принесет неприятности… Всему делу популяров… Он слишком непреклонен… Вряд ли из этого что-нибудь выйдет…

Серторий решил помочь консулу, подсказывая нужные слова, чтобы тому не пришлось их произносить:

– Все будет зависеть от похода против Митридата, не так ли?

– Ты многому научился, – благодарно ответил Марий.

– Если Сулла разобьет Митридата, получит хорошие трофеи и разделит их со своими легионерами, у него появится войско, равного которому у нас нет, – продолжил Серторий. – Похоже, Цинна этого не понимает.

– Цинна недооценивает Суллу.

– Если Сулла победит в Азии и захватит власть в Риме, нам придется отступить, и на этот раз не в Африку.

– Не говори во множественном числе, друг мой… Меня с вами уже не будет.

Серторий сглотнул слюну, с трудом сдерживая слезы. Слово «друг» очень тронуло его.

– Куда ты собираешься податься, если Сулла обретет всю полноту власти? – спросил Марий.

– В Испанию, – ответил Серторий. – Богатая земля… и в ней есть горы. С нашими ветеранами и поддержкой, на которую я могу там рассчитывать, я добьюсь немалого могущества и стану бороться за дело популяров с помощью силы. Только тогда все изменится к лучшему. Таков мой замысел.

Гай Марий вздохнул. Ему требовалось больше времени, чем обычно, дабы все обдумать. Он медлил, но в конце концов ответил:

– Великолепный замысел.

Оба помолчали.

Они могли бы сказать друг другу многое. Серторий сопровождал Мария в бесчисленных военных походах и всегда, во всех случаях, выказывал преданность. А верность в мирные и военные времена, с учетом извечного противоборства между оптиматами и популярами, была редким даром и ценилась не меньше – а то и больше, – чем самые роскошные драгоценности.

Но ни один из двоих полководцев, закаленных в боях, искушенных в воинском искусстве и до гроба верных своему делу, ничего не сказал. Эта долгая тишина – прощальная тишина – заменяла им любые слова.

– Я хочу поговорить с племянником, – сказал наконец Марий.

Серторий встал, по-военному отдал честь и, до последнего храня молчание, развернулся и вышел из комнаты. Оказавшись в атриуме, он обратился к юному Цезарю, который вместе с отцом и сыном Мария ожидал скверных вестей.

– Консул хочет тебя видеть.

Гай Юлий Цезарь-младший посмотрел на отца – тот кивнул, – затем на Мария-младшего, который также кивнул и добавил:

– Все в порядке. Когда жар спадает, с ним можно говорить. Но будь краток, юноша.

Юный Цезарь миновал вооруженных ветеранов, охранявших дом консула, и вошел в комнату Мария, которого в благодарность за победу, спасшую Рим от вторжения варваров, называли третьим основателем города.

– Подойди ближе… Гай, – чуть слышно пробормотал прикованный к постели старый Марий.

Цезарь повиновался и сел на придвинутый к ложу стул, который только что занимал Серторий.

– У меня не так много сил… – начал Марий. – Так что я перейду… к делу… Я много раз предупреждал тебя о Сулле… Предупреждаю и сейчас… Цинна властвует в Риме и думает, что так будет всегда… Но Сулла вернется… Митридат – не враг ему и Цинне… Что еще сказать? Ты женишься на его дочери… Но пусть он выполнит свое обещание и сделает тебя фламином Юпитера… Я знаю, что это обременительно, мальчик, но поверь мне… Это необходимо для твоей безопасности: никто и пальцем не тронет жреца Юпитера… Это назначение… защитит тебя… по крайней мере, даст время… подумать… если что-нибудь изменится к худшему…

Марию пришлось прерваться. Силы его иссякали.

– Стать фламином Юпитера и беречься Суллы, – подытожил Цезарь, чтобы дядя видел, что он понимает суть его отрывистых фраз.

– Именно так, мальчик… Очень хорошо… А сейчас… позови моего сына… Этот орел полетит теперь разве что в Аид.

Цезарь встал и направился к двери, когда Марий снова заговорил, чуть слышно:

– Берегись… Долабеллы… Он так же опасен, как Сулла…

Юный Цезарь кивнул.

Марий закрыл глаза.

Цезарь вышел из комнаты и вновь прошел между двумя рядами ветеранов, столкнувшись с Марием-младшим, который направлялся к отцу.

Пока они ждали в атриуме возвращения Мария-младшего, Цезарь-старший тихо окликнул сына. Нельзя покинуть дом, не попрощавшись с тем, кому предстояло стать pater familias рода Мариев.

– Что он тебе сказал?

– Он желает, чтобы я женился на Корнелии, стал жрецом Юпитера, остерегался Суллы и Долабеллы, – ответил Цезарь-младший, перечислив все, о чем говорил с дядей.

– В нынешних обстоятельствах этот брак выгоден всем нам, и