— Алло, Клеман, это Кюш, я разбудил вас?

— Вовсе нет! Как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, голова не сильно болит.

— Это хорошая новость. Чему я обязан удовольствием так рано слышать вас?

— Я звоню вам по поводу нашего анонимщика…

К середине дня собор был битком набит. У всего города, казалось, вошло в привычку хоронить каждую неделю одного из своих сограждан. Народу, конечно, меньше, чем на отпевании отца Анисе, но церковь заполнена желающими отдать последнюю дань унтер-офицеру Марьетту. У Марьетта не было семьи, и поэтому первый ряд занимали несколько унтер-офицеров и иные чины пониже. Все они при параде, в черных плащах и синих брюках с полосками. Их наряд дополняли кепи, пара белых перчаток и соответствующие аксельбанты. Моника Барбоза, как обычно, дирижировала хором. Острый взгляд Кюша шарил по сторонам и внимательно наблюдал за всем, что происходит. Справа и слева от Клемана рыцари виноделия в парадных одеждах. Они пришли почтить память того, кто некогда состоял членом их содружества. Священник читал проповедь:

— «Когда же настал вечер, Иисус возлег с двенадцатью учениками. И когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня… При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал… И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего». Братья и сестры мои, не столь давнее время отделяет нас от варварских эпох. Старики наверняка помнят. Пришел час вернуться в наш город спокойствию. Перед тем как отпустить вас к вашим повседневным занятиям, я предоставлю слово капитану Кюшу. Он хочет сказать вам несколько слов.

Полицейский подошел к клиросу и, повернувшись к настороженному собранию, начал свою речь:

— Хочу предупредить вас, что снаружи, на церковной паперти, офицеры полиции будут брать у вас отпечатки пальцев. У нас есть разрешение прокуратуры. Я готов ответить любому, кто будет возражать против таких действий.

В соборе поднялся шум, а полицейский тем временем, повернувшись к Клеману, заговорщически кивнул ему.

Покинув алтарь, священник направился в ризницу. Луиза Рапо с двумя ивовыми корзиночками, наполненными монетами и банкнотами, прокладывала себе путь сквозь толпу в обратном направлении. Она подошла к ризнице и, торопливо перекрестившись два раза, переступила порог.

— А-а! Мадам Рапо, благодарю вас, поставьте это туда.

— Святой отец, мне надо исповедаться.

Отец Клеман аккуратно поставил потир на верхнюю полку шкафа, затем начал снимать свое обрядовое облачение. И вот он уже в сутане.

— Во второй половине дня, пожалуйста.

— Прямо сейчас, святой отец…

Мадам Рапо снова дважды перекрестилась, что не ускользнуло от внимания священника. Клеман не сомневался, что дело серьезное. Он закрыл металлическую дверь платяного шкафа и повернулся к старой женщине:

— Я должен выйти на паперть к капитану Кюшу, но через десять минут вернусь, это вас устроит?

— Святой отец, я великая грешница, мне необходимо исповедаться теперь, прямо сейчас.

— Ну, если это так срочно, полиция подождет.

— Верно вы говорите, дело неотложное.

Клеман и Луиза вернулись в церковь. Каждый вошел в предназначенную ему часть исповедальни. Священник задернул разделяющую их шторку:

— Слушаю вас, сестра моя.

Луиза Рапо чуть не плакала.

— Так вот, святой отец, я согрешила… Я совершила тяжкий грех.

— Должно быть, все не так серьезно.

— Письма… Это я.

— То есть?

— Тот, кого ищут снаружи, это я.

Воцарилось глубокое, тягостное молчание.

— Святой отец…

Викарий очнулся:

— Да, мадам Рапо… Простите, я размышлял.

— Вы думаете, меня отправят в тюрьму?

— Хотите, чтобы я попробовал уладить это с полицией?

— Вы сделаете это для меня?

— Конечно, если вы меня об этом попросите.

— Вы думаете, Иисус простит меня?

— Иисус всегда прощает.

На церковной паперти перед двумя большими столами образовалась целая очередь паломников. Группа криминалистов работала под наблюдением Мартена и Нгуена. Надя переходила от одного стола к другому и следила за ходом операций. Журналисты собрались за кордоном оцепления и спорили, пытаясь понять цель этой процедуры. Каждый раз, как очередной клиент запечатлевал свой правый большой палец, они набрасывались на него в надежде получить какие-то сведения. Кроме того что местные жители ничего не знали, они еще и не были слишком красноречивыми и спешили как можно скорее разойтись по домам. На улицах теперь небезопасно, обстоятельства не располагали к праздным прогулкам. Перед собором главный распорядитель наблюдал за медленным продвижением очереди. Он с нетерпением ждал, что его птичка попадет в сети. Кюш направился к своему коллеге, когда к нему обратился какой-то журналист:

— Капитан, мы ждем заявления!

— Пока сказать нечего.

— У вас наверняка есть какая-то улика, раз вы берете отпечатки пальцев.

— Там видно будет…

Полицейский подошел к Наде:

— Как дела, Старски?

— Все в порядке.

— При малейшем затруднении помни: я у двери. В случае, если найдутся ловкачи, которые захотят улизнуть…

Тут появился Клеман, и Кюш бросился ему навстречу:

— Не трудитесь, у меня уже есть ваши отпечатки.

— Действительно.

— Примите поздравления за проповедь.

— Спасибо, капитан.

— Так, пожалуй, и у меня возникнет желание приобщиться.

Кивком головы прелат показал на очередь:

— На вашем месте я бы отменил все это.

— О-ля, да вы не все, видно, мне говорите.

— Не хотите отойти немного в сторону?

Мужчины укрылись под сенью платана, чтобы спрятаться от назойливых взглядов и ушей.

— Я знаю анонимщика. Я только что исповедал его и обещал уладить это дело с вами.

— Кто же это?

— Прежде всего я прошу вас о снисхождении.

Кюш в нетерпении:

— Посмотрим! Имя!

Вокруг стола в доме священника сидели подавленная Луиза, ее доброжелательный исповедник и ошеломленный капитан.

— Мадам Рапо, отец Клеман только что сообщил мне, что автором анонимных писем были вы.

— Верно, святой отец… Простите, комиссар.