Разговаривая по телефону, он словно увидел себя за несколько мгновений до того, как миновать балку.

— Что-то срочное?

Клеман не наклонился! Вот что его волновало. Он прошел под балками, не наклонившись!

— Нет… Все хорошо, я позвоню тебе завтра.

Все более озабоченный, он выключил телефон и положил его в карман джинсов.

Стоя лицом к шкафу, спиной к Кюшу, Клеман надевал ризу. Он был счастлив, лицо его светилось.

— Какие новости?

— Скажите, Клеман, есть одна вещь, которая кажется мне странной.

— Да, какая?

— Вы больше не «кланяетесь», проходя под балками?

Ничего не опасавшийся полицейский не заметил мрачного взгляда священника. Это был уже совсем другой человек. Напротив себя, на полке шкафа, Клеман увидел дароносицу. Молниеносно схватив ее и обернувшись, он нанес капитану удар в висок. От такой силы удара тот упал. Он лежал на полу с кровоточащей раной в пять-шесть сантиметров на виске. Удар вызвал внутреннее кровотечение. Конец был близок. Священник наклонился в ту минуту, когда полицейский попытался достать оружие. Непомерное усилие. В глазах помутилось. В голове все перемешалось. У него даже не было сил сопротивляться, когда викарий отбирал оружие.

— Ты дурак, Тьерри.

— Почему?

Отец Клеман спокойно поставил правую ногу на скамью, приподнял ризу и стихарь: Кюш увидел искусственную ногу. Клеман приспособил раздвижной протез к обычному своему росту. Закончив эту процедуру, он повторил то же самое со второй ногой…

— Но почему полицию не встревожило его исчезновение?

— Потому что исчезновения не было, я сделал для этого все необходимое… Я отправил послание его напарнице: «Старски, я устал от этого дела и беру отпуск. Привет».

— А что вы сделали с телом?

— На вечное упокоение его приняли в склепе собора предки семейства Сен-Прё. Кюш занял место среди них, рядом с Боемоном де Сен-Прё, на надгробном камне которого значатся даты: тысяча пятьсот сорок восемь — тысяча шестьсот двадцать четыре.

— В вас вселился дьявол! Неужели вы позволите осудить вместо себя несчастного невинного человека?

В ответ на это замечание Клеман бесстыдно улыбнулся:

— Я оставил ему пятьдесят тысяч евро. За вычетом «процентов» Фабра… Тем хуже для него, если он не сумел ими воспользоваться…

— Вы чудовище.

— Ваше преосвященство, эта исповедь приносит мне облегчение.

— Молчите!

В соборе Святого Андрея голос кардинала Леру звучал непреклонно.

— Ваше преосвященство, простите мне мои грехи.

Кардинал резко задернул шторку и покинул исповедальню.

Из-за своей должности он оказался в ловушке.

Все тихо в камере номер 28 крыла П. Несмотря на то что там две койки, одна над другой, камеру занимал всего один человек. Надзирателям не приходилось жаловаться на заключенного под номером 65234-Д. Он уже неделю находился в предварительном заключении. Если судья примет во внимание выдвинутые против него обвинения, суд присяжных по его делу состоится через два-три года. Настало время сомнений. Как мог Анж Дютур пасть так низко? Сент-Эмильон пребывал в ужасе. Сын края убивает старших. Это преступник, достойный следственного изолятора с большой буквой «П». Пять убийств! Никто здесь не мог перещеголять его… Он рисковал получить пожизненное с неподлежащим сокращению сроком в тридцать лет. Ему придется привыкать к положенным пяти квадратным метрам и тому единственному отверстию, которое ведет к свободе и свету. К несчастью, на пути к этому семь прутьев решетки служили почти непреодолимым препятствием.

В полдень Анж ничего не ел. Так или иначе, но он не любил горошек и промышленного производства сосиски. Его поднос аккуратно стоял на столе. Рядом вскрытое письмо с официальной печатью. Там можно прочесть: «Ваша просьба об освобождении отклонена…»

На этом листке заключенный оставил свою пометку: «Сволочная жизнь!»

С койки Анжа сняты простыни, его вещи валялись на полу. Радом — лужа мочи и опрокинутый стул. В тридцати сантиметрах над полом тихонько раскачивалось тело Анжа, слева направо. Три минуты назад он решил от всего отказаться. Он не будет присутствовать на своем процессе.

Колокола бордоского кафедрального собора возвещали тринадцать часов, погода стояла прекрасная. У него было ощущение человека, выполнившего свое предназначение. Никаких угрызений совести, никаких сожалений.

Викарий вышел на паперть кафедрального собора Святого Андрея. Здесь толпилось много народа. Жизнь продолжалась, все было кончено.

Все? Нет!

Один мужчина внимательно наблюдал за викарием из своего автомобиля, припаркованного за невысокими алюминиевыми тумбами. Это «мерседес», красивая черная модель, зарегистрированная в департаменте Жиронда. Если бы полицейские службы надумали установить ее владельца, то увидели бы, что она принадлежала Антуану Шане. Священник прошел мимо. В эту минуту водитель в машине присвистнул. Слишком много народа, но он вернется. Теперь он все знал, причем уже не одну неделю. Вот он, убийца. Перед смертью его друг, профессор, выдал преступника. Однако никто не обратил на это внимания. Нож, который Андре ему подарил, был вонзен в землю и стоял прямо. Крест пастуха, украшавший самшитовую рукоятку, был одним из символов этого великолепного ножа. Когда-то пастухи втыкали нож в землю, чтобы молиться. Таким образом они могли сосредоточиться перед святым крестом, собираясь перегнать свое стадо на другое пастбище. Это заменяло им четки. Антуан Шане последовал их примеру. А между тем он не был верующим. Разумеется, он ходил в церковь, но исключительно для того, чтобы отдать дань правилам содружества. Поэтому его последний жест перед смертью ясно указывал на виновного: это священник.

Казимир Андре собрал все сведения, и ему все стало ясно. Он не знал мотива… Пока не знал…

ITE, MISSA EST