Хлясь. У «Штуга» гусянка раскатилась — собравшийся было развернуться, «арт-штурм» получил подряд две пули в траки. Видно, его пехтура «скорректировала» — огонь с нашей стороны был как бы даже посильнее, чем со стороны их окопов. Самоходка встала вообще — ни то ни се. По диагонали, что ли?

— Мурат, ай да бронебойщик, ай да Робин Гуд! — вскрикнул я, с удовольствием отметив, как из самоходки стали вываливаться солдаты противника.

— Ну так на фига же я тут лежу? — усмехнулся казах.

Я, достреляв магазин, крикнул: «Перезаряжаю!» и быстренько натолкал патроны в четыре опустошенных магазина. Во дела, минимум, двадцать человек уложил. Меня «пилят» постоянно за количество, точнее, что не считаю. А я подумал, чего считать, скажут, завышаю, вот я и похоронил это уже давно. Как тут считать — у меня трупов уже десятка четыре только в Сталинграде. Мурат, кажется, вел какие-то записи, но я не лез к нему — мало ли, чего он там пишет. Видимо, приказали считать за обоих. Я только карту стрельб веду, когда в наблюдении лежу.

Вместе с подошедшей ротой пехотинцев прорыв мы ликвидировали. Потери были минимальны — мы правильно сделали, что помогли пехоте. Иначе им туго бы пришлось — даже двух танков вполне достаточно, чтобы смять те пару взводов, что здесь стояли. Я потом специально смотрел — у парней не было ни пушек, ни ПТР. А мы, с расстояния в сотню метров, «разобрали» эти панцеры по винтику. Мурат молодец, стегал четко.

— Лейтенант, меня предупредили, что ты часто нарушаешь приказы, иначе под трибунал бы тебя отправил.

— Товарищ командующий фронтом, группа поступила так, как того требовала обстановка. Виноват, если что-то сделали не так, готов понести…

Что именно «понести» и надо ли это самое «нести», мне договорить не дали. В блиндаж вбежал какой-то капитан, извиняясь перед командующим, кинулся ко мне.

— Ну, лейтенант, ну молоток. Товарищ командующий, ребята сорвали немецкое наступление на моем участке. Вы же знаете — с противотанковыми средствами у нас беда. Там ведь еще танки были, но они подбили первый, и он благополучно перегородил остальным дорогу.

— Капитан Вольский, а почему у вас не было средств обороны? — Еременко накинулся на радостного капитана.

— Товарищ генерал, так у меня еще вчера полегли все бронебойщики. После бомбежки ни одного ствола не осталось, а уж бойцов вообще — кот наплакал. Старший лейтенант Гаврилов успел, конечно, со своей ротой, но он тоже — без тяжелого вооружения. Я ведь еще вчера просил помочь с ПТР. У нас даже гранат противотанковых почти нет.

— Ладно, Новиков, свои соображения я донесу до твоего непосредственного начальника. Свободны, оба.

— Есть! Разрешите идти? — вытянувшись по стойке «смирно», гаркнули мы с капитаном.

— Идите, — махнул рукой Еременко.

Выйдя из блиндажа, капитан Вольский накинулся на меня.

— Спасибо, братишка, не забуду, — искренне благодаря и тряся меня за руку, изливал свои благодарности кэп.

— Да ладно вам, товарищ капитан, не стоит, — скромно бубнил я, всячески демонстрируя неловкость.

— Нет, стоит. Я ведь знаю, какой у тебя приказ был, а ты его нарушил.

— Обойдется, не впервой, — ответил я, а сам задумался: хрен их знает, наших командиров, могут и влепить «за невыполнение». Хотя, если бы хотели, давно наказали.

И все-таки влепили. Когда в расположении появился Истомин — я обрадовался, хотелось поговорить с Петровичем. Но тот налетел на меня как коршун, разве что без рукоприкладства. Повезло, а то бы за то, что я такую шишку покалечил, меня бы точно расстреляли. Старший майор, конечно, хороший боец, но опыта у него почти нет, так что вряд ли бы он мне «плюшек» отвесил. Истомин, прооравшись, объяснил свои претензии:

— Ты понимаешь, что ты и твоя группа находитесь в распоряжении Ставки? Не хрен вам делать на «передке», устал объяснять уже — у вас другое дело. Ладно, против снайперов выступить — это вы можете, да и — нужное это дело. Но в окопах сидеть запрещаю.

Орал Петрович с четверть часа, я тихой мышкой стоял и, понурившись, выслушивал все «любезности». Итог мне не понравился.

— Сдать оружие, лейтенант Новиков, отправляетесь на гауптвахту.

— Товарищ старший майор…

— Пять суток ареста!

— Товарищ…

— Что, десять хочешь? — с ухмылкой спросил Истомин.

— Никак нет, виноват, есть пять суток ареста, — отчеканил я. Достал документы и расстегнул ремень.

Серые, уже довольно холодные осенние сумерки медленно таяли в лучах поднимающегося солнца. Ночи становятся все длиннее, за последнюю неделю впервые вижу солнышко. День обещает быть хорошим, хотя над городом все равно висит черная мрачная туча. Туча войны. Гарь и смог, вонь и смрад от гниющих человеческих останков, крики и боль — все в этой чернеющей массе, распростертой над нами. Хреново всем: солдатам на «передке», разведчикам в тылу врага, снабженцам в нашем тылу. В такой бойне да в такую погоду кажется, что каждая капля — обязательно за воротник, пуля или осколок — именно в тебя. Держится стойкое чувство: весь мир против тебя одного воюет. И в окопе-то страшно, а как раньше, когда бойцы сидели в ячейках? Там, в натуре, сидишь и думаешь: пипец, остался я один. Хорошо, что вместо индивидуальных ячеек перешли к траншеям и оборонительным пунктам. Хотя рыть приходилось куда больше.

Эти мысли пронеслись в голове, когда на наши позиции перли танки. Впервые увидел «Тигра» — сразу шесть машин упорно продвигались по улице, направляясь прямехонько к уцелевшему мосту. Наводчик головной машины медленно вращал башней из стороны в сторону, нащупывая цель. Когда в первый раз ствол повернулся ко мне — казалось, вижу острие снаряда, уложенного в него. Черный провал огромной танковой пушки заставлял волосы шевелиться. Огромным он кажется, когда в твою сторону смотрит. На всю нашу толпу аж в сорок штыков — два орудия. Грабинские «ЗиС-3» — превосходные стволы, «боги войны» очень довольны. Пушкари умудрились закатить их в подвалы разрушенных домов по обе стороны улочки. Снаружи торчали только набалдашники дульных тормозов.

Выстрел, за ним — через пять секунд — второй. Горит зараза. Первая «кошка», получив сразу два семидесятишестимиллиметровых снаряда почти в упор, резко клюнула носом и вернулась в исходное состояние. Один снаряд разворотил каток и сорвал гусянку, второй — проделал дыру где-то над гусеницей. Замерший «Тигр» дымил, кое-где появились язычки голубоватого пламени.

Бухх! Снаряд и сноп искр из пушки идущего вторым танка вырвались с чудовищным грохотом. Где-то под нами вздрогнула стена, посыпалась кирпичная крошка. От вибрации клацнули зубы.

Мы с казахом устроились в очередных руинах: от того, что когда-то было домом, остались одни стены, да и те едва держались. Город почти весь разрушен, немцы лезут как тараканы, откуда их столько? Иногда кажется, что наших здесь больше нет — кругом фрицы. До абсурда доходит. Вчера лежали с Муратом на позиции часа четыре. Постреливаем понемногу, глядь — крадутся наши, по ним вдруг — залп из нескольких стволов, а противника не видно. Откуда стреляют — непонятно. Когда пригляделись к фонтанчикам на земле, то охренели малость. Оказалось — фрицы у нас за стенкой сидели, в другом подъезде. Стена глухая, им к нам не пройти, но и нам — аналогично. Зимин нашел дырку этажом выше, в темноте перебрались к немчуре и закидали гранатами. Их там всего десяток был, но зато — с пулеметом.