– Наверное. Я же стараюсь рассмотреть любое явление всесторонне. Это, кстати, часть моей профессии. Только не подумай, будто я считаю себя лучше, чем ты. Ты просто находишься в средоточии вашей с братом ситуации, и, как верно заметил, тебе пришлось взять на себя огромный груз. А потому не следует корить себя за отдельные промашки.

– Видимо, ты чем-то заслужила его особое доверие, если он делится с тобой такими проблемами, – заметил я.

– Томаса никто ни о чем не расспрашивал, – возразила Джули. – Когда мы ели цыпленка, я невзначай стала задавать ему вопросы о том, как он учился в школе… Кстати, о цыпленке… – Она приложила руку к животу. – Не зря многие считают это нездоровой пищей. Не глотнуть ли мне еще пива? – Джули отпила из бутылки.

– А теперь позволь мне еще раз сказать тебе спасибо, не имея в виду кого-то принизить или обидеть.

Она с улыбкой кивнула:

– Не за что.

Потом сделала еще один шаг ко мне, встала почти вплотную, приподнялась на носки и чмокнула в щеку.

– Никаких обид.

Я поставил свою бутылку на стол, взял Джули за руку, склонился и тоже поцеловал ее, но только не в щеку, причем она не сделала ни малейшей попытки остановить меня. Но как раз в этот момент донесся крик Томаса:

– Рэй!

Я выпустил Джули из своих объятий, и мы отстранились друг от друга, услышав, как Томас спускается по лестнице.

– Я позвонил управляющему, – объявил брат, и я вспомнил, как он пристально изучал фото на моем телефоне. Видимо, запоминал номер. – Он рассказал мне немало интересного, что ты смог бы сам узнать, если бы проявил больше упорства, – продолжил Томас.

А Джули тем временем направилась к входной двери.

– Спокойной ночи, – сказала она.

Теперь Николь все чаще задавалась вопросом, как дошла до жизни такой? Как до этого докатилась? Нет, не до квартирки в Дейтоне, штат Огайо, расположенной через дорогу от жилища матери Эллисон Фитч. Сюда она докатилась, то есть доехала на обыкновенной машине. А вообще. В целом. Впрочем, если задуматься, именно в этом и состояла суть ее терзаний. Как могло случиться, что она, преодолевшая столько препятствий, чтобы попасть на Олимпийские игры, а потом вернувшаяся из Сиднея с серебряной медалью на шее… Как случилось, что этот же человек сидел сейчас в окружении сложной подслушивающей аппаратуры, дожидаясь появления Эллисон Фитч, чтобы расправиться с ней?

Как произошло, что талантливая гимнастка, выполнявшая свою олимпийскую программу на глазах у многотысячной аудитории дворца спорта и у миллионов телезрителей по всему миру, закончила тем, что стала зарабатывать себе на жизнь убийствами? Впрочем, у каждого своя судьба…

Другая на ее месте вернулась бы из Сиднея с гордо поднятой головой. Хорошо, она не сумела завоевать золото, но разве серебряная медаль не доказывает, что она почти сделала это? «Почти – не считается», – стало после этого любимой поговоркой ее отца. И конечно, была истина в словах тех, кто считал серебро гораздо хуже бронзы. Заняв третье место, ты могла рассуждать примерно так: «Вот и прекрасно! Я возвращаюсь домой с какой-никакой, а медалью, которой я, черт возьми, могу похвастаться перед всеми и не терзаться из-за того, что не стала чемпионкой». Но когда ты становишься второй, а сумма набранных тобой баллов так ничтожно ниже оценок победительницы и целиком зависела от субъективных пристрастий или необъяснимых ошибок судей – вот что действительно сводит тебя с ума. Все эти «а что, если бы?» и «за что?» доводят до исступления. А если бы твое приземление после соскока получилось более четким? А если бы ты держала при этом голову выше? Не могли ли снизить оценку за то, что тебе не удалась финальная улыбка в сторону жюри? Или ты изначально была несимпатична судейской бригаде?

Могла ли ты сделать хоть что-то еще, чтобы дотянуться до золота? И ты ночами напролет лежишь без сна, размышляя над этим. «Почти – не считается».

Да и тренер повел себя не лучше. Эти двое мужчин, которым никогда невозможно угодить, вложили в нее все свои надежды, связали с ней свои мечты. Она была дурочкой, полагая, что делает все для себя самой. Как выяснилось, весь ее труд был только для них. Николь могла бы гордиться своей серебряной медалью, но только не они.

– Ты представляешь, каких рекламных контрактов лишилась? – твердили ей. – Миллионы долларов – псу под хвост! Как и все твое будущее.

Впрочем, по дороге домой отец вообще с ней не желал разговаривать – сначала во время долгого перелета из Сиднея в Лос-Анджелес, потом после пересадки в самолет до Нью-Йорка и, наконец, в машине, доставившей их из аэропорта в Монтклер.

Она стала хуже учиться в школе. Из круглых отличниц съехала на четверки, а затем и на тройки. А отец все приставал с вопросами, что с ней случилось. Издевался: «Тебе подсунули таблетку тупости в Австралии? Или все дело в местной воде?»

Но Николь (в то время ее, разумеется, звали иначе) прекрасно понимала, в чем причина. Сделать отца счастливым она уже была не в состоянии. Так к чему все старания?

Если бы ее мама не умерла от рака, когда Николь исполнилось двенадцать лет, жизнь сложилась бы по-иному. Мать была самостоятельной личностью, преуспевавшей в сфере торговли недвижимостью. Не ждала, что ее старость обеспечит дочь, в отличие от отца, который ничего не добился в жизни, дослужившись только до должности помощника менеджера обувного магазина.

И Николь не только забросила учебу. Она ударилась в загулы. Спала со всеми парнями подряд. Подсела на наркоту. Ее еще недавно идеально тренированное тело потеряло былую форму. Ей исполнилось восемнадцать, когда она сошлась с мужчиной на тридцать лет старше ее. Сам он не занимался изготовлением метедрина, но работал на людей, содержавших крупную лабораторию.

Звали его Честер, что было смешно, поскольку напоминало о герое старого вестерна, и ему принадлежал дом на колесах фирмы «Виннебаго», на котором он перевозил готовый продукт. Впрочем, имя Честер ему шло, потому что его дом на колесах мог служить эквивалентом крытых фургонов покорителей Дикого Запада. И метедрином он его заполнял под самую завязку. Таблетки хранились повсюду: в холодильнике, под кроватями и в тайниках, оборудованных в стенках машины. Понятно, что наркоту нельзя было отправлять по почте или пытаться сесть с ней в самолет, и приходилось транспортировать ее самым простым способом. А поскольку босс Честера имел обширную сеть распространителей в Лас-Вегасе, ему приходилось частенько мотаться в Неваду и обратно.

Чтобы его поездки в одиночку не вызывали лишних подозрений, Честер нанял себе в спутницы Николь. Если его тормозили полицейские, он выдавал ее за дочь, которую вез к мамаше в Лас-Вегас. Она стала для него помощницей во всем. На встроенной кухне готовила еду, пока они, не снижая скорости, мчались по шоссе через несколько штатов. Когда Честеру нужно было вздремнуть, Николь сама садилась за руль. А потому они останавливались лишь для того, чтобы залить бензин в опустевший бак.