Он не кивнул, но подтащил под себя ноги и приподнялся, чтобы не рухнуть, когда перерезанные веревки перестанут его удерживать. Первая веревка лопнула, и рука Курта упала так, словно весила тонну, но сам он устоял. Я принялся перерезать вторую, пока Брук отпирала наручники. Курт тем временем потянулся к клейкой ленте на лице.

— Давай сначала выйдем отсюда, — предложил я, закидывая его руку себе на плечо.

Он был крупным парнем и тяжело повис на мне, но я сумел провести его через дверь и дальше по коридору. Он споткнулся на кухне, переступая через обмотанное цепями тело Формана, но, сделав несколько шагов, вернулся и пнул его в живот. Я потащил Курта наружу.

— Сначала выйдем, — повторил я. — Не знаю, сколько у нас времени.

Здесь было просторнее, и Брук подставила плечо под вторую руку Курта, чтобы помочь вывести из дома. Я отошел в сторону:

— Побудь с ним. Я за женщинами.

Брук кивнула, а я взял у нее ключи и направился к двери в подвал. Форман по-прежнему лежал без сознания. Я отпер замок и уже хотел выбросить его, но передумал и застегнул на двух звеньях цепи, опутывавшей Формана, — для надежности.

— Поднимайтесь! — крикнул я, распахивая дверь подвала и включая свет. — Мы уходим немедленно. Все могут идти?

Четыре женщины потрясенно смотрели на меня, с трудом поднимаясь на ноги. Ни у одной не было обуви, а одежда на изможденных телах порвалась и прохудилась. Стефани не успела так оголодать, но свежие раны болели, и ей понадобилось больше времени, чтобы встать.

— Что происходит? — спросила Карли.

Ее я первой отстегнул от трубы.

— Форман без сознания, — сказал я, переходя к Джесс, — он связан. Может, это надолго, а может, он придет в себя через секунду. Не знаю, на что он способен.

— Что ты имеешь в виду?

— Не важно, — ответил я, освобождая Мелинду. — Выбирайтесь на улицу. Мы доедем на его машине до города, а там — в полицию и больницу. Быстрее!

Я расковал Стефани и помог подойти к лестнице.

— Ты не знаешь, почему он сделал это? — прошептала она.

Я покачал головой:

— Нет.

Я последовал за женщинами на кухню, где увидел Брук.

— Выведи их на улицу. Я должен спасти еще одну.

— Нам нужен телефон, чтобы вызвать полицию, — сказала Брук. — У меня с собой нет, а тут я нигде не могу найти.

— У Формана есть сотовый, — вспомнил я и опустился на колени у его тела.

Запустив руку под цепь, я добрался до кармана и сумел в конце концов вытащить телефон. Я протянул его Брук вместе с ключами:

— Заводи машину. Даже если мы вызовем полицию, нужно как можно скорее сматываться отсюда.

Я направился в пыточную, но тут мое внимание привлек резкий запах. Я ощущал его прежде и помнил отчетливо — едкий, как щелочь, и густой, словно невидимое облако. Я развернулся.

Форман начал плавиться.

Его тело в цепях будто бы разлагалось, шипя и испуская зловоние. Оно сжималось внутрь себя, как горящий комок бумаги. Через несколько секунд тело исчезло, остался только почерневший костюм, опутанный цепями, в пятнах жирного пепла.

«Точно как Кроули».

Я помедлил, борясь с желанием прикоснуться к нему, но отошел и вернулся в коридор. Мне нужно было спасти женщину в стене. Я продолжил путь, но тут меня остановил новый запах — горящего дерева и бензина. Что-то полыхало. Я услышал доносящиеся снаружи приглушенные звуки, и внезапно кухонное окно рассыпалось множеством осколков. Запах горючего стал удушающим, и я различил крик Брук:

— Там Джон! Вы убьете его!

Я бросился к входной двери и сбежал по ступенькам. Женщины сбились в кучку, крича и стеная, словно были напуганы больше, чем за все время в пещере ужасов. Я пустился к ним, но что-то ударило меня сзади и повалило на землю.

— Джон! — воскликнула Брук.

— Он в этом участвовал! — рявкнул низкий голос.

Курт.

— Они заодно. Они подельники!

Я попытался встать, но Курт снова стукнул меня чем-то твердым и металлическим. Канистрой бензина.

— Он хочет помочь! — закричала Брук. — Он освободил всех нас.

За спиной Курта полыхало пламя — дом горел. Он подошел ко мне и поднял канистру над головой:

— Он хотел меня порезать. Хотел меня пытать, они оба хотели. И с тобой они собирались сделать то же самое, я все слышал.

Брук открыла рот, но промолчала. Я едва не набросился на нее тогда, и она чувствовала это. Она смотрела на меня темными глазами, и я догадывался, о чем она вспоминает. Даже зная сейчас, что это была ловушка, она понимала, что в то мгновение сомневалась во мне, в том, добро я или зло. Курт воспользовался ее замешательством, обрушив канистру мне на голову, и она мучительно зазвенела. В глазах помутилось, и я упал на землю.

— Вы хотите удостовериться, что подонок мертв? — сказал Курт, и голос его доносился откуда-то издалека, за тысячу миль. — Тогда нужно сжечь этот дом, к чертям собачьим.

Послышался треск и рев пламени.

— Стой, — произнес я, не в силах пошевелиться. — Там женщина в стене…

А потом все стихло, мир завертелся перед глазами и исчез.

На этот раз я не видел снов. Остался только я, и я плыл среди бесконечных пространств… чего? Ничего. Кажется, оно было черного цвета, что, возможно, делало его чем-то, но во сне мне не пришло это в голову — я знал, что плыву сквозь ничто, и, как ни странно, меня это устраивало. Я не боялся, не нервничал, не грустил — я ощущал гармонию. И кое-что еще. Оживление.

Я думаю, где-то в глубине души я понимал: если в данный момент я погружен в ничто, это вовсе не означает, что я застряну в нем навсегда. Это означает, что я могу выбирать.

Я очнулся в больнице посреди ночи. Здесь царили тишина и спокойствие. Где-то позади мигали огоньки, отражаясь в темном экране телевизора на противоположной стене. Из коридора доносились голоса, приглушенные и далекие. Занавески были отдернуты, и с неба тускло светила луна. Всюду чувствовалась безмятежность.

Рядом со мной на стуле спала мама, сжавшись под больничным одеялом, которое медленно опускалось и поднималось от ее дыхания. Она вытянула руку, как мостик между стулом и кроватью, и сжала пальцами перину, охраняя меня. Волосы она убрала назад, но несколько локонов выбились и обрамляли лицо, словно перья темного облака. В лунном свете ее волосы казались более седыми, чем обычно, лицо — более морщинистым и печальным, тело — маленьким и хрупким.

Мне на мгновение захотелось стать Форманом, чтобы почувствовать, что чувствует она. Грустит ли она? Радуется ли? Имеет ли это значение? Она здесь. Что бы я ни сделал, что бы ни сделали другие, она будет меня любить. Она меня никогда не бросит.