Ему даже показалось, будто его вернули обратно в тот миг, когда он влез через разбитое окно, за исключением одной маленькой важной детали. Комната, в которую попал Микаэль, была почти совершенно темной. На рисунке же виднелся тоненький конус света, который шел под углом, откуда-то сверху, распространялся по клеткам и придавал контуры тени, не слишком отчетливой и выразительной, но, возможно, именно поэтому казавшейся такой зловещей. Тень протягивала руку, и Микаэль, смотревший на рисунок совсем другими глазами, чем Ханна, без труда понял, что представляла собой эта рука. Она хотела убить. А над шахматными клетками и тенью виднелось еще не дорисованное лицо.

– Где сейчас Август? – спросил Микаэль. – Он спит?

– Нет. Он…

– Что?

– Я его временно отдала. Честно говоря, мне было с ним не справиться.

– Где он?

– В Центре помощи детям и молодежи «Óдин», на Свеавэген.

– Кто знает о том, что он там?

– Никто.

– Значит, только вы и персонал…

– Да.

– Пусть так и остается. Извините, я на минутку…

Микаэль достал мобильный телефон и позвонил Яну Бублански. В голове он уже сформулировал еще один вопрос для «Ящика Лисбет».

Ян Бублански нервничал. Расследование топталось на месте, им не удалось обнаружить ни «Блэкфон», ни ноутбук Франса Бальдера, и поэтому они, несмотря на обстоятельные беседы с оператором, не смогли установить его контакты с внешним миром или даже получить представление о его юридических процессах.

Бублански считал, что пока у них есть лишь одни дымовые завесы и стандартные подходы, и нет почти ничего, кроме того, что какой-то воин ниндзя быстро и результативно появился – и исчез в темноте. Вообще, операция казалась чересчур идеальной, будто ее исполнителю были чужды обычные человеческие недостатки и противоречия, которые всегда угадываются в общей картине убийства. Здесь же все выглядело каким-то клинически чистым, и Бублански не мог отделаться от мысли, что для преступника это был просто обычный рабочий день. Об этом и разном другом он и размышлял, когда ему позвонил Микаэль Блумквист.

– О, привет, – сказал Бублански. – Мы как раз о тебе говорили. Нам хочется – как можно скорее – снова допросить тебя.

– Конечно, пожалуйста, – ответил Блумквист. – Но сейчас я хочу поделиться более срочной информацией. Свидетель, Август Бальдер, является савантом.

– Что это значит?

– Мальчик, возможно, страдающий тяжелой формой умственной отсталости, но тем не менее обладающий совершенно особым талантом. Он рисует, как художник, с удивительной математической точностью. Вы видели изображения светофора, лежавшие на кухонном столе в Сальтшёбадене?

– Да, просматривали. Ты хочешь сказать, что их рисовал не Франс Бальдер?

– Отнюдь. Это сделал мальчик.

– Но работы выглядели невероятно зрелыми…

– Однако они принадлежат мальчику. А сегодня утром он уселся и нарисовал шахматные клетки на полу в спальне Бальдера… и не только их. Он изобразил еще луч света и тень. Лично я думаю, что это тень преступника и свет от его фонарика на лбу. Но точно пока ничего сказать нельзя. Мальчику не дали дорисовать.

– Ты шутишь?

– Сейчас едва ли подходящее время для шуток.

– Откуда ты это знаешь?

– Я дома у его матери, Ханны Бальдер, на Торсгатан, сижу и смотрю на рисунок. Но мальчика здесь нет. Он в… – Журналист, казалось, заколебался. – Я не хочу больше ничего рассказывать по телефону, – добавил он.

– Ты сказал, что мальчику не дали дорисовать?

– Ему запретил рисовать психолог.

– Как можно запретить что-то подобное?

– Психолог, очевидно, не понял, что изображают рисунки. Он посчитал это навязчивым действием. Я бы рекомендовал вам немедленно прислать сюда людей. И у вас будет свидетель.

– Сейчас едем. Тогда нам к тому же представится случай немного поговорить с тобою.

– Я, к сожалению, уже ухожу. Мне надо обратно в редакцию.

– Я бы предпочел, чтобы ты немного задержался… но я понимаю. И, послушай…

– Да?

– Спасибо!

Ян Бублански положил трубку, вышел из кабинета и проинформировал о новых обстоятельствах дела всю группу. Что позднее окажется ошибкой…

Лисбет Саландер находилась в шахматном клубе «Курильщик» на Хэльсингсгатан. Играть ей не хотелось. Болела голова. Лисбет весь день охотилась, и охота привела ее сюда. Еще когда она поняла, что Франса Бальдера предали свои, она пообещала ему оставить предателей в покое. Такая стратегия ей не нравилась. Но она держала слово и только в связи с убийством посчитала себя свободной от обещания.

Теперь она собиралась действовать по-своему. Но это оказалось не совсем просто. Дома Арвида Вранге не было, но звонить ему Лисбет не хотела, а предпочитала ворваться в его жизнь, как молния, и поэтому бродила в поисках, натянув на голову капюшон. Арвид вел жизнь бездельника. Однако, как и у многих других ему подобных, в его образе жизни присутствовала определенная рутина, и благодаря снимкам, которые он выложил в «Инстаграме» и «Фейсбуке», Лисбет все-таки установила кое-какие «явки»: рестораны «Рич» на Биргер-Ярлсгатан и «Театергриллен» на Нюбругатан, шахматный клуб «Курильщик», кафе «Риторно» на Оденгатан и некоторые другие, тир на Фридхемсгатан и адреса двух подружек. С тех пор как она в последний раз направляла на него свой радар, Арвид Вранге изменился.

Он не только полностью очистил внешность от фанатизма. Уровень его морали тоже опустился. Лисбет, правда, не слишком доверяла психологическим теориям, но тем не менее смогла констатировать, что первое крупное нарушение повлекло за собой ряд новых. Арвид больше не был амбициозным и любознательным студентом. Теперь он ползал по порносайтам на грани злоупотребления и покупал через Интернет секс в жесткой форме. Две или три женщины потом грозились на него заявить.

Вместо компьютерных игр и AI-исследований Вранге интересовался проститутками и алкоголем. У парня явно водились деньги. Присутствовали у него явно и кое-какие проблемы. Не далее как этим утром он заходил на сайт «Защита свидетелей, Швеция», что было, конечно, неосторожно. Даже если он долго не имел контактов с «Солифоном» – по крайней мере, через свой компьютер, – они наверняка держали его под наблюдением. Иначе это было бы непрофессионально. Возможно, под новой светской оболочкой у него пошла какая-то внутренняя ломка, что, конечно, хорошо. Это отвечало целям Лисбет, и когда она вновь позвонила в шахматный клуб – шахматы, похоже, оставались единственным связующим звеном Арвида с прошлой жизнью, – ей неожиданно сообщили, что Вранге только что прибыл.

Поэтому она спустилась по маленькой лестнице на Хэльсингегатан и прошла по коридору в серое, обветшалое помещение, где, разбросанная по разным углам, сидела за шахматными досками кучка мужчин, преимущественно пожилых. Атмосфера была сонной, и никто не обратил внимания на появление Лисбет и не удивился ее присутствию. Все занимались своим делом; слышались только щелчки шахматных часов и отдельные ругательства. На стенах висели фотографии Каспарова, Магнуса Карлсена, Бобби Фишера и даже юного, прыщавого Арвида Вранге, игравшего с Юдит Полгар.